|
и сугубо духовная деятельность, деятельность, напрочь лишенная эстетического элемента. Именно поэтому решение проблемы сосуществования эстетического и духовного в гармоническом синтезе обоих начал, в соединении эстетического начала с началами добра, разума и истины. В единстве с разумом и облагороженной эмоцией эстетическое начало приобретает силу почти неодолимой мощи и, в свою очередь, оказывает влияние на духовность, гармонизирует её структуры. К тому же не менее очевидно и то, что весь наш субъективный опыт определен и сформирован некими объективными условиями, внешней реальностью. Следующий парадокс эстетизации действительности заключен в самой природе «прекрасного мгновения», которое столь же стабильно, сколько и лишено стабильности, чья жизнеспособность определена и гарантируется самой его нежизнеспособностью. Подчеркнем, что долговременное «прекрасное мгновение» не было бы прекрасным, стало бы монотонным и скучным, выявило бы во времени и со временем все свои недостатки и противоречия, перестало бы соответствовать ситуации, запросам и настроению субъекта. Оно прекрасно именно как приятное и высокое мгновение, довольно призрачное и идеальное для грубого эмпирического мира, но, наперекор всему, подобно маленькому чуду, расцветшему в чуждой ему стихии. Недолговечность, таким образом, оказывается первым условием «прекрасного мгновения», но оно же влечет и возможность повторений, вариаций «прекрасных мгновений» в мире, что и выражает стабильность данного эстетического явления в целом. К тому же это приводит к ситуации, когда стремление человека к прекрасному имеет несравненно большую цену, чем обладание прекрасным. Эстетизм, на наш взгляд, в определенном смысле чужд материальному миру, но в то же время имманентен ему, так сказать «впаян» в мир, поскольку этот последний составляет условие любого воплощения эстетического начала в действительность. 84 |
52 культурных норм: он репрезентирован другими людьми, с которыми человек общается. Открыться миру это значит понять (— принять) другого человека в его индивидуальной человеческой определенности, т.е. как цель, как наивысшую ценность, а отнюдь не как средство для реализации каких-то своих интересов. Именно поэтому духовность и гуманизм неразрывны. Гуманистическое миропонимание выступает неотъемлемой идейной предпосылкой осмысления духовности. § 2. Эстетическое в структуре практико-духовного освоения мира Эстетическое начало, взятое само по себе, не обладает способностью углубить и развить личность, оказать благотворное влияние на ее жизнь и деятельность. Эгоистическое самозамыкание таков, к сожалению, удел каждого, кто абсолютизирует значение эстетического. Однако недееспособна и сугубо духовная деятельность, деятельность, напрочь лишенная эстетического элемента. Именно поэтому решение проблемы сосуществования эстетического и духовного в гармоническом синтезе обоих начал, в соединении эстетического начала с началами добра, разума и истины. В единстве с разумом и облагороженной эмоцией эстетическое начало приобретает силу почти неодолимой мощи и, в свою очередь, оказывает влияние на духовность, гармонизирует её структуры. Нам представляется, что только анализ культурного опыта человека дает понимание силы и необходимости эстетической культуры для человеческого существа. И в этом смысле эстетический человек уже не просто «живая недостаточность», как определил индивида X.Ортега-и-Гассет [Ортега-и-Гассет X. Что такое философия. С. 89]. Эстетическая личность, становясь созидателем человеческих смыслов, одухотворяет как свою душу, так и мир вокруг себя. Синтез воображения и «умного сердца» всегда опосредует отношение объективного, уже нет оно растворяется в идее, в духе, в идеальном начале. А поскольку само понятие «идеальное», «идея» обозначает то, что противополагается объективному, то без последнего исчезает и первое. Остается одно пустое абстрактное понятие «грезящей реальности». Отвергнув её составные части, мы должны отвергнуть целиком и полностью и данное понятие. Вряд ли поэтому в научном исследовании имеет смысл продвигаться в направлении этого очевидного тупика. К тому же не менее очевидно и то, что весь наш субъективный опыт определен и сформирован некими объективными условиями, внешней реальностью. Природная и социальная среда формирует и всю нашу систему эстетических восприятий, эстетических суждений. Такие эстетические категории, как «симметрия», «порядок», «гармония», «хаос» свойственны и объективной реальности и без признания последней теряют всякий смысл. Представляется, что без главных эстетических противопоставлений вообще невозможно никакое утверждение о мире упорядоченном или представленном в виде хаоса. Даже такой философ-субъективист как И. Г. Фихте допускал, как известно,' кроме «чистого Я» и некий толчок, «He-я», т.е. определенную внешнюю, объективную реальность, своеобразную «вещь-в-себс». Идеальная мировая грёза космического «Я», одинокого, обреченного на вечное движение ради движения, на идеальное становление, бессмысленное в целом, какими бы частными смыслами оно не было отмечено такое «Я» было бы абсолютным мировым безумием, фейерверком галлюцинаций, преобладанием фантазии над истиной. Мир, который утверждается лишь через фантазию, тем самым отрицается как объективное бытие. Самоутверждение мира здесь сродни его самоотрицанию. Итак, нельзя не признать, что «субъективное» получает и имеет свой смысл лишь в тесной связи и в противопоставлении с «объективным» и наоборот; поскольку есть второе, постольку существует и первое. Думается, можно сделать вывод, что само по себе понятие «эстетизма» вместе со всеми своими категориями, оказывается глубоко антиномичным; красота и безобразие 63 66 оно и существовало лишь для того, чтобы в нем стали живы, т.е. были им сознаны, оба начала» [Шеллинг Ф.В.Й. Философские исследования... С. 39]. Что же касается определенного «беспокойного влечения», то оно действительно существует и пребывает в основаниях сознательной жизни. Но вопрос о самом основании такого «влечения» все же, на наш взгляд, остается открытым. Скорее всего, на его роль может претендовать некое чувство идеальной основы личности, которым бывает охвачен культурный человек. Именно для последнего и характерно духовное беспокойство. Следующий парадокс эстетизации действительности заключен в самой природе «прекрасного мгновения», которое столь же стабильно, сколько и лишено стабильности, чья жизнеспособность определена и гарантируется самой его нежизнеспособностью. Подчеркнем, что долговременное «прекрасное мгновение» не было бы прекрасным, стало бы монотонным и скучным, выявило бы во времени и со временем все свои недостатки и противоречия, перестало бы соответствовать ситуации, запросам и настроению субъекта. Оно прекрасно именно как приятное и высокое мгновение, довольно призрачное и идеальное для грубого эмпирического мира, но, наперекор всему, подобно маленькому чуду, расцветшему в чуждой ему стихии. Недолговечность, таким образом, оказывается первым условием «прекрасного мгновения», но оно же влечет и возможность повторений, вариаций «прекрасных мгновений» в мире, что и выражает стабильность данного эстетического явления в целом. К тому же это приводит к ситуации, когда стремление человека к прекрасному имеет несравненно большую цену, чем обладание прекрасным. Эстетизм, на наш взгляд, в определенном смысле чужд материальному миру, но в то же время имманентен ему, так сказать «впаян» в мир, поскольку этот последний составляет условие любого воплощения эстетического начала в действительность. Эстетическое начало не только придает материальному, эмпирическому миру дополнительный смысл, новое измерение, превращая его в мир культуры, но и обретает через него свой собственный смысл, ценность и действенность. |