предполагавшие какого либо объяснения. Их действенность определялась общим мнением сородичей. Особенностями табу являлись бесспорность и общеобязательность, а самой страшной карой в отношении нарушителя был остракизм (изгнание из рода), практически равнозначный смертной казни, поскольку человек, изгнанный из рода, не мог быть принят обратно своими сородичами и тем более исключалась возможность его вхождения в другой род. Табу уже содержали в себе основные принципы характерные для запретов, такие как: общеобязательность; ограничение и, следовательно, сужение абсолютной свободы; применение санкций в случае нарушения содержащихся в табу правил. Свое метафорическое выражение табу получили в форме мифов передаваемых от поколения к поколению и охватывающих всю без исключения жизнь первобытного человека. Следует обратить внимание на то, что мифоили образотворчество первобытного человека непроизвольно; оно не суживается ни с какой иной познавательной системой. Миф не есть какой-то жанр, как жанром, например, является рассказ. Миф получается непроизвольно и содержит в себе образное представление действительности в форме нескольких метафор, где нет логической, формально-логической казуальности (в современном понимании), где вещь, пространство и время понимаются нерасчлененно и конкретно и где человек и мир субъектно-объектно едины. Подобная нерасчлененность обусловливает отсутствие в мифах (по крайней мере, на ранних стадиях мифотворчества) разделения морали и права, однако, и данное обстоятельство особенно важно, в мифах уже функционирует образность (отражающая борьбу и бесконечную взаимозаменяемость неба и преисподней), которая впоследствии преобразуется в правовые и этические понятия (права и 1беззакония; дурного и хорошего; зла и добра и т.д.) . Запреты-табу содержащиеся в мифах коренным образом отличалось от запретов в современном понимании этого термина, табу (как уже отмечалось1 1См.: Фрейденберг О.А. Миф и литература древности. М., 1978. С. 24-25. |
представлениями о множественности и то, что сейчас воспринимается нами как единичность, для него было частью все той же множественности. В силу этой основной особенности мышления первобытный человек отождествляет своего вожака со всем коллективом людей и каждого члена этой безличной людской группы считает равным другому, а также и всем вместе1. По всей видимости, именно коллективность человеческого бытия, отсутствие личностного отношения к индивиду и, как следствие этого невозможность существования субъективных прав и свобод позволяют нам сделать вывод о том, что в данный период развития человеческое общество представляет собой образец общества мира и взаимного согласия, поскольку невозможно нарушить то, чего в данный момент просто не существует. Вместе с тем, автору представляется возможным сделать вывод о том, что именно в этот период человеческого развития оформляются определенные правила, сыгравшие впоследствии роль предпосылок правовых запретов. Прежде всего, это «табу» представлявшие собой своеобразные «первозапреты» и не предполагавшие какого либо объяснения. Их действенность определялась общим мнением сородичей. Особенностями табу являлись бесспорность и общеобязательность, а самой страшной карой в отношении нарушителя был остракизм (изгнание из рода), практически равнозначный смертной казни, поскольку человек изгнанный из рода не мог быть принят обратно своими сородичами и тем более исключалась возможность его вхождения в другой род. Табу уже содержали в себе основные принципы характерные для запретов, такие как: общеобязательность; ограничение и, следовательно сужение абсолютной свободы; применение санкций в случае нарушения содержащихся в табу правил. Свое метафорическое выражение табу получили в форме мифов 1 См.: Давыдов Ю.Н. Укрощение Левиафана, или социальные потенции обычного согласия (воля всех и ее судьба в концепции разделения властей Джона Локка). // Политические исследования. 1994. № 2. С. 149. передаваемых от поколения к поколению и охватывающих всю без исключения жизнь первобытного человека. Следует обратить внимание на то, что мифоили образотворчество первобытного человека непроизвольно; оно не суживается ни с какой иной познавательной системой. Миф не есть какой-то жанр, как жанром, например является рассказ. Миф получается непроизвольно и содержит в себе образное представление действительности в форме нескольких метафор, где нет логической, формально-логической казуальности (в современном понимании), где вещь, пространство и время понимаются нерасчлененно и конкретно и где человек и мир субъектно-объектно едины. Подобная нерасчлененность обусловливает отсутствие в мифах (по крайней мере на ранних стадиях мифотворчества) разделения морали и права, однако, и данное обстоятельство особенно важно, в мифах уже функционирует образность (отражающая борьбу и бесконечную взаимозаменяемость неба и преисподней), которая впоследствии преобразуется в правовые и этические понятия (права и беззакония; дурного и хорошего; зла и добра и т.д.)1. Запреты-табу содержащиеся в мифах коренным образом отличалось от запретов в современном понимании этого термина, табу не содержали скольконибудь подробного объяснения того, для чего и с какой целью они существуют. Кроме того, передача мифов в устной форме на протяжении длительного периода, неизбежно приводила к искажению содержащейся в них информации, что нередко лишало запрет элементарного смысла. Эти, а также другие обстоятельства безусловно затрудняли использование табу в качестве действенных социальных регуляторов, требуя их коренного пересмотра. В свою очередь прогресс в области использования запретов был невозможен без принципиальных изменений в сфере человеческого общежития. Последние, были связанны в первую очередь с выделением человека в качестве 1См.: Фрейденберг O.A. Миф и литература древности. М., 1978. С. 24-25. |