|
мету посягательства, соотношение места его жительства, работы, отдыха с местом совершения преступления и др.)1. Наконец, последнее предложение Р.И. Могутина: «разработать методологическую базу выявления корреляционных взаимосвязей между структурными элементами криминалистической характеристики». Эта проблема сформулирована не впервые. По этому поводу уже было написано таким образом: «Имеются достаточно веские основания утверждать, что российская криминалистика и западная «полицейская технология» в настоящее время лишь начинают «самоосознавать» приоритетность и трудоемкость задач, которые необходимо решать в неотложном порядке. Прежде всего, речь идет о таких задачах, которые связаны с установлением наиболее общих закономерностей исследования корреляционных связей и отношений между элементами преступной деятельности. При этом нужно выполнить обязательные условия: выявленные связи должны носить закономерный характер; эти связи должны быть выражены в количественных показателях. Такая постановка задач имеет глобальное значение, если учитывать, что преступная деятельность и деятельность по расследованию преступлений —это различные формы проявления одного эпистимологического уровня. Та и другая деятельность являются «порождаемыми» от более общей «порождающей» структуры человеческой деятельности вообще (Дж. Клир). Иначе говоря, криминалистическая наука хотела бы вскрыть определенные закономерности поведения homo criminal («человека преступного») и на этой основе строить поведение homo investigation («человека расследующего»). Претензии криминалиста в этом смысле можно сравнить лишь с достижением цели, которую поставил себе homo self-knowledge (человек самопознающий). Это, безусловно, цель на все времена»2. 73 1 Образцов В. А. Учение о криминалистической характеристике преступлений // Криминалистика. М., 1995.С. 41. 2 Лубин А.Ф. Методология криминалистического нссслеждовапия механизма преступной деятельности: Автореф.. ..д-ра юрид. паук. И. Новгород, 1997. С. 4. |
4 го, сама методология криминалистического исследования преступной деятельности нуждается в переосмыслении и “опережающем” развитии. В криминалистике нет проблем, которые прямо или косвенно не были бы связаны с познанием преступной деятельности. Иногда создается впечатление, что сказано все или почти все. Но как только поставить вопросы о критериях полноты и качества получаемых результатов, о пригодности того инструментария, с помощью которого происходит приращение научного знания, то становится ясно, что в этом направлении научного поиска нашими соотечественниками и зарубежными коллегами достигнуты скромные результаты. Имеются достаточно веские основания утверждать, что российская криминалистика и западная “полицейская технология” в настоящее время лишь начинают “самоосознавать” приоритетность и трудоемкость задач, которые необходимо решать в неотложном порядке. Прежде всего, речь идет о таких задачах, которые связаны с установлением наиболее общих закономерностей исследования корреляционных связей и отношений между элементами преступной деятельности. При этом нужно выполнить обязательные условия: выявленные связи должны носить закономерный характер; эти связи должны быть выражены в количественных показателях. Такая постановка задач имеет глобальное значение, если учитывать, что преступная деятельность и деятельность по расследованию преступлений это различные формы проявления одного эпистимологического уровня. Та и другая деятельность являются “порождаемыми” от более общей “порождающей” структуры человеческой деятельности вообще (Дж. Клир). Иначе говоря, криминалистическая наука хотела бы вскрыть определенные закономерности поведения homo criminal (“человека преступного”) и на этой основе строить поведение homo investigation (“человека расследующего”). Претензии криминалиста в этом смысле можно сравнить лишь с достижением цели, которую поставил себе homo self-knowledge (человек самопознающий). Это, безусловно, цель на все времена. |