|
* 83 этой группы. Если сравнить частоты ответов местного населения на вопрос о том, что отрицательного и что положительного они видят в приезде вынужденных мигрантов (см. прил. 2., табл. 5. и 6.), то доля ответов «ничего отрицательного» (38%) оказывается заметно выше, чем ответов «ничего положительного» (30%). Что-то положительное жители называли несколько чаще, чем что-то отрицательное. Значительно большая часть местного населения — 38% дала ответы о необходимости оказания переселенцам помощи в адаптации в России: «в устранении обстоятельств, заставляющих людей уезжать», «в приобретении жилья», «в поисках работы», «в возмещении ущерба», «в предоставлении льготных кре «в * * использовании их профессионального опыта», «в создании переселенческих предприятий», «в расселении их в большие города», «в улучшении отношения к ним через СМИ», «в соблюдении их прав». При этом, вопрос был открытым, не имел «подсказок», и респонденты сами формулировали арианты ответов. Для того, чтобы осуществлять комплексное регулирование социальной адаптации вынужденных мигрантов, необходимо учитывать уровень культурной дистанции между вынужденными мигрантами и местными жителями. Проживание в отрыве от основной этнической территории не могло не отразиться на образе жизни локальных групп вынужденных мигрантов. Нетитульным населением союзных республик перенимались образцы типичного для коренных народов поведения, усваивались их нормы, правила. Когда принималось решение о переезде в Россию, исследуемые A нами мигранты подозревали о наличии определенной социокультурной дистанции между собой и русскими в России, но, только когда они осуществили этот переезд, то осознали, как велика эта дистанция. И теперь, проживая на территории Белгородской области и сравнивая себя с коренными жителями этой области, переселенцы ощущают влияние «чужой» культуры на своё поведение, быт и систему жизнеобеспечения. 41% опрошенных мигрантов (684 респондента) указали в анкетах на наличие у |
89 обусловлены, прежде всего, определенной аккультурацией русских переселенцев к культуре тех народов центральноазиатских и закавказских государств, в среде которых они длительное время проживали до переезда в Россию. В чем проявляются эти различия? Насколько они велики? И каким образом они будут влиять на процесс адаптации возвращающихся русских соотечественников и их интеграции с русскими в России? Попытаемся дать ответы на поставленные вопросы, обращаясь к результатам наших исследований. Действительно, проживание в отрыве от России не могло не отразиться на образе жизни локальных групп русского этноса. Русскими перенимались образцы типичного для коренных народов поведения, усваивались их нормы, правила. Когда принималось решение о переезде в Россию, исследуемые нами мигранты подозревали о наличии определенной социокультурной дистанции между собой и русскими в России, но, пожалуй, только тогда, когда осуществили этот переезд, они осознали, как велика эта дистанция. И теперь, проживая на территории Волгоградской или Саратовской областей и сравнивая себя с коренными жителями этих областей, переселенцы ощущают влияние "чужой" культуры на своем поведении, быте и системе жизнеобеспечения. Абсолютное большинство опрошенных нами мигрантов (92%) указали на наличие у себя различий по сравнению с местным населением в манере поведения, отношениях в семье, отношении к работе, в пищевом рационе, являющихся следствием межэтнического общения с представителями титульных народов тех стран центральноазиатского или закавказского региона, откуда они приехали. Прежде всего, переселенцы обращают внимание на характер взаимоотношений, на культуру общения в России. Их удивляет тот факт, что, с одной стороны, все в деревне или малом провинциальном городе знают друг друга, а с другой — каждый сам по себе. Значительно меньше выражены традиции взаимопомощи и взаимовыручки, менее интенсивны соседские связи, не развито гостеприимство ("могут продержать на пороге и даже чаю не предложить"). |