|
и Серебряного века, не только особое болезненнотребовательное отношение к художнику как к совести народа, но и саму русскую интеллигенцию, памятную не столько образованностью, сколько совестливостью, обнаженностью души, как бы вслушивающейся в плачи своих соотечественников. Пространность земли, на которой формировалось государство, обусловило и неравномерность отдельных ее частей регионов. В статье, написанной в 1915 г., Н. Бердяев заметил, что “жизнь передовых кругов Петрограда и Москвы и жизнь глухих уголков далекой русской провинции принадлежит к разным историческим эпохам”. Даже в современной России, несмотря на распространенность средств массовой информации, “столицы” и глубинка продолжают жить несхожей особой жизнью, причем это касается не столько политических, сколько поведенческих стереотипов. Характерной чертой национальной психологии является полемичность русской мысли противопоставление, а не сравнение в духе классической логики. Также еще одно свойство русской натуры осваивать и переиначивать на свой лад. Вспомним блоковское: “Мы любим все и жар холодных чисел, и дар божественных видений, нам внятно все и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений...”. Своего рода нравственным радикализмом можно назвать и традиционное на Руси правдоискательство. Даниил Заточник, Иван Карамазов, протопоп Аввакум и многие другие реальные люди и вымышленные герои в разные эпохи и в разной социальной сфере строили свою жизнь согласно внутреннему нравственному императиву. Нравственность важнейшая социально-психологическая категория национального самосознания, не удивительно, что этнический аспект сильнее онтологического и в работах русских философов “серебряного века”. Различное понимание нравственности лежит в основе православного сознания, с одной стороны, и западного протестам с кот, с другой. Европеец формируется на ценностях протестанской этики с ее приоритетом личности и 104 |
87 Европа и Азия, притираясь, сосуществовали в России, хотя возможно именно раздвоенность в миропонимании двух “россий”, непреодолимый барьер, даже не столько материальный, сколько социальнопсихологический между господином “в сюртуке”, говорящим по-русски с французским “прононсом”, и мужиком “в армяке” с медным крестом на груди. В широком смысле мировосприятие и национальная культура начала XVIII в. раздваиваются на две автономные линии образ жизни высших сословий (так называемая дворянская культура), ориентированный на европейские образцы, идеалы и ценности, и образ жизни “простонародья”, пронизанный общинной соборностью, бытовым православием, символами допетровской Руси. Этому явлению трудно найти аналог, во всяком случае, в европейской традиции, но именно это причудливое взаимодействие европейски рафинированного ампира и суровых монастырских скитов, байронической меланхолии Лермонтова и бесшабашной удали частушки, Александринки и ярмарочного балагана, фрака и косоворотки. Именно эта культурно-историческая взвесь породила не только особый феномен культуры Золотого и Серебряного века, не только особое болезненнотребовательное отношение к художнику как к совести народа, но и саму русскую интеллигенцию, памятную не столько образованностью, сколько совестливостью, обнаженностью души, как бы вслушивающейся в плачи своих соотечественников. Пространность земли, на которой формировалось государство, обусловило и неравномерность отдельных ее частей регионов. В статье, написанной в 1915 г., Н.Бердяев заметил, что “жизнь передовых кругов Петрограда и Москвы и жизнь глухих уголков далекой русской провинции принадлежит к разным историческим эпохам”. Даже в современной России, несмотря на распространенность средств массовой информации, “столицы” и глубинка продолжают жить несхожей особой жизнью, при 88 чем это касается не столько политических, сколько поведенческих стереотипов. Характерной чертой национальной психологии является полемичность русской мысли противопоставление, а не сравнение в духе классической логики. Также еще одно свойство русской натуры осваивать и переиначивать на свой лад. Вспомним блоковское: “Мы любим все и жар холодных чисел, и дар божественных видений, нам внятно все и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений...”. Своего рода нравственным радикализмом можно назвать и традиционное на Руси правдоискательство. Даниил Заточник, Иван Карамазов, протопоп Аввакум и многие другие реальные люди и вымышленные герои в разные эпохи и в разной социальной сфере строили свою жизнь согласно внутреннему нравственному императиву. Нравственность важнейшая социально-психологическая категория национального самосознания, не удивительно, что этнический аспект сильнее онтологического и в работах русских философов “серебряного века”. Различное понимание нравственности лежит в основе православного сознания, с одной стороны, и западного протестанского, с другой. Европеец формируется на ценностях протестанской этики с ее приоритетом личности и индивидуальной самореализации и совершенствования, между тем как православные добродетели прежде всего коллективизм, скромность, трудолюбие (“не для себя, для мира”). При всей борьбе с православием большевики, кстати, весьма грамотно использовали эти традиционные ориентации, просто направляя их в иное, идеологическое, русло. Сергий Радонежский, наиболее почитаемый русский святой, как известно, сам растил хлеб, духовно подпитывал начинания Дмитрия Донского, со своей братией защищал и родную обитель от иноверцев. |