|
Человечество всегда было организованно в группы всевозможных типов и размеров, иногда четко очерченные, иногда рассеянные, иногда живущие обособленными ячейками, иногда частично совпадающие или смешанные. Таких способов организации. А также принципов, которые лежали в основе создания и существования этих групп. Бесконечное множество, но решающими, бесспорно, являются два типичных стимула или катализатора возникновения и функционирования всех групп: желание, добровольное присоединение и отождествление, преданность, единство, с одной стороны, и страх, сдерживание, принуждение с другой. Эти две возможности являются полюсами своего рода спектра. Некоторые сообщества могли основываться исключительно или главным образом нагом или на другом, но такие случаи редкость. Наиболее устойчивыми являются группы, где преданность и отождествление (добровольное присоединение) переплетаются с внешними факторами, позитивными и негативными, надеждами и страхами. Если мы определим нации как группы, которые сами желают существовать как сообщества, то сеть, которую мы забросили в море определений, вытащит слишком богатый улов. В нее действительно попадут сообщества, в которых мы легко узнаем жизнеспособные и сплоченные нации: эти истинные нации фактически хотят быть таковыми, и их жизнь может действительно представлять собой что-то вроде непрерывного, неформального, постоянно самоутверждающегося плебисцита. Важно отметить, что человек, как носитель признаков такой социальноэтнической общности как нация, сохраняет вес свои этнические свойства. Но это выражается прежде всего, в несовпадении “Я-идентификации” с этносом и “Я-идентификации” с государством. Чаще всего государственная территория отождествляется в сознании личности с этнической территорией, национальность с гражданством и т.д. Но если складывается ситуация, когда гражданское и этническое Я личности не совпадают, конфликт 50 |
25 единения и превращает их в нацию. А не другие общие качества какими бы они ни были, которые отделяют эту группу от всех, стоящих вне ее. Каждое из этих предварительных определений и по принципу культурной общности, и по принципу добровольности по-своему ценно. Каждое из них выделяет элемент, который действительно важен для понимания национализма. Но ни одно из них еще не достаточно. Определения культуры, подразумеваемые в первом случае скорее в этнографическом, нежели в нормативном смысле, явно сложны и неудовлетворительны. Человечество всегда было организованно в группы всевозможных типов и размеров, иногда четко очерченные, иногда рассеянные, иногда живущие обособленными ячейками, иногда частично совпадающие или смешанные. Таких способов организации, а также принципов, которые лежали в основе создания и существования этих групп бесконечное множество, но решающими, бесспорно, являются два типичных стимула или катализатора возникновения и функционирования всех групп: желание, добровольное присоединение и отождествление, преданность, единство, с одной стороны, и страх, сдерживание, принуждение с другой. Эти две возможности являются полюсами своего рода спектра. Некоторые сообщества могли основываться исключительно или главным образом на том или на другом, но такие случаи редкость. Наиболее устойчивыми являются группы, где преданность и отождествление (добровольное присоединение) переплетаются с внешними факторами, позитивными и негативными, надеждами и страхами. Если мы определим нации как группы, которые сами желают существовать как сообщества, то сеть, которую мы забросили в море определений, вытащит слишком богатый улов. В нее действительно попадут сообщества, в которых мы легко узнаем жизнеспособные и сплоченные нации: эти истинные нации фактически хотят быть таковыми, и их жизнь 26 может действительно представлять собой что-то вроде непрерывного, неформального, постоянно самоутверждающегося плебисцита. Важно отметить, что человек, как носитель признаков такой социально-этнической общности как нация, сохраняет все свои этнические свойства. Но это выражается прежде всего, в несовпадении “Яидентификации” с этносом и “Я-идентификации” с государством. Чаще всего государственная территория отождествляется в сознании личности с этнической территорией, национальность с гражданством и т.д. Но если складывается ситуация, когда гражданское и этническое Я личности не совпадают, конфликт разрешается в пользу этнического Я. Чаще всего это наблюдается у представителей этносов-наций, не имеющих своей государственности. В 1983 г. в Москве был опубликован французский перевод книги С.И.Брука “Население мира”, дающей описание каждой страны с “этнодемографической” точки зрения. Несколько месяцев спустя в газете “Юманите” от 29 февраля 1984 г. Генеральный секретарь Французской коммунистической партии Ж.Марше опубликовал открытое письмо к ЦК КПСС, в котором выразил свое “живейшее возмущение”, вызванное этой работой. Он говорил, что автор “под прикрытием этнографической классификации /.../ хочет разделить население нашей страны на тех, кого называет “французами”, по его мнению, их сорок четыре миллиона, или 82,5 % всего населения, и /.../ эльзасцев, фламандцев, бретонцев, басков, каталонцев, корсиканцев, евреев, армян, цыган и других”. Ж.Марше цитирует также отрывки из книги, где говорится, например, что “эльзасцо-лотарингцы сродни немцам”. Основная мысль статьи заключается в том, что “эти утверждения отвратительные и смешны /.../ . Для них, (эльзасцев, фламандцев, британцев и др.), как и для всех граждан нашей страны, француз это любой мужчина или любая женщина, имеющие французское гражданство. |