|
скульптура, о которой историками искусства давно сказано, что это лучшая конная статуя ХУШ в., в ней иконофафический тип наделяется свойствами внутренней широты и свободы, Иноземный скульптор становится русским художником, пораженный этим иным отношением к пространству, иным осмыслением пространствен ности. Поэтизация образа “человека в пути” как в художественной литературе (“Очарованный странник”, “Мертвые души”), так и в фольклоре (“Не бойся дороги были бы кони здоровы”), безусловно, отражает существенные черты русского национального самосознания. Даже маргинальность современного “бомжа” (напомним, человека без определенного места жительства), как ни дискуссионна эта аналогия, вполне вписывается в культурно-исторический стереотип коллективного поведения русских. Огромность русских земель издавна расценивалась историками (в частности, в переписке Екатерины П с французскими просветителями) как причина особого политического развития страны, как важнейший этнопсихологический фактор, обуславливающий “власть пространства” над русским мировосприятием. “Русская душа”, по мнению Н. Бердяева, “ушиблена ширью, она не видит границ, и эта безграничность не освобождает, а порабощает ее”. Кроме того, русский народ, по свидетельству историков провоевал за национальную независимость почти две трети своей жизни.* 63 Это во многом сформировало психологию русского человека, государственное устройство, быт. Русский народ таков, каким его делает история. Ему издавна свойственны черты, отличающиеся некоторым своеобразием (простота нравов, отсутствие тяги к откровенному стяжательству и корыстолюбию, извечное, норой, болезненное стремление к справедливости). Греческий апологет христианства Юстин писал о наших предках: “Они не алчут 1,2 Бердяев Н.А. Судьба России: Опыты по психологии войны и национальности. М., 1990. С. 77. 63 Миронов В.Б. Пир мудрецов. М., 1994. С. 248. 98 |
81 “поразительный по верности” образ России как женщины, сидящей “при пути в задумчивой позе”, сложившийся у Максима Грека, приехавшего в Россию на рубеже XVI вв. На протяжении многих веков создавались прекрасные произведения иностранных архитекторов и художников, которые трудились в России. Принося на русскую землю чужие навыки мастерства, чужие стили, они усваивали русское понимание, русское ощущение пространства. Так возникает русско-европейский Петербург, европейская столица, в которой дома не теснятся, а стоят на вольном просторе. Внешнее пространство символически выявляет внутреннюю широту как своеобразную аксиому отношения к миру. Так возникает Петр Великий работы Фальконе, скульптура, о которой историками искусства давно сказано, что это лучшая конная статуя XVIII в., в ней иконографический тип наделяется свойствами внутренней широты и свободы. Иноземный скульптор становится русским художником, пораженный этим иным отношением к пространству, иным осмыслением пространственности. Поэтизация образа “человека в пути” как в художественной литературе (“Очарованный странник”, “Мертвые души”), так и в фольклоре (“Не бойся дороги были бы кони здоровы”), безусловно, отражает существенные черты русского национального самосознания. Даже маргинальность современного “бомжа” (напомним, человека без определенного места жительства), как ни дискуссионна эта аналогия, вполне вписывается в культурно-исторический стереотип коллективного поведения русских. Огромность русских земель издавна расценивалась историками (в частности, в переписке Екатерины II с французскими просветителями) как причина особого политического развития страны, как важнейший этно-психологический фактор, обуславливающий “власть пространства” над русским мировосприятием. “Русская душа”, по мнению Н.Бердяева 82 [17], “ушиблена ширью, она не видит границ, и эта безграничность не освобождает, а порабощает ее”. Кроме того, русский народ, по свидетельству историков [18] провоевал за национальную независимость почти две трети своей жизни. Это во многом сформировало психологию русского человека, государственное устройство, быт. Русский народ таков, каким его делает история. Ему издавна свойственны черты, отличающиеся некоторым своеобразием (простота нравов, отсутствие тяги к откровенному стяжательству и корыстолюбию, извечное, порой, болезненное стремление к справедливости). Греческий апологет христианства Юстин писал о наших предках: “Они не алчут стяжания золота и серебра в такой степени, как другие народы. Такое воздержание сообщило также справедливости этим людям, не алчущим чужого добра...”. Разумеется, как и все прочие славянские племена принимали участие в набегах и войнах, захватывали добычу, брали в плен. Однако в основе большей части этих битв, если проследить летопись, лежали не столько грабительско-захватнические мотивы, сколько интересы отчего дома и заботы о Земле русской... Мы все же оказывались народом аскезы и веры (порой наивной), нежели алчности и господства. По мере того как, мужая в битвах и трудах, Русь укреплялась, менялось и отношение к ней. “Колосс на глиняных ногах”, как сказал о русских Дидро, оказался на поверку былинным богатырем, превосходящим доблестью и мужеством Сида, Тариэла и Зигфрида, вместе взятых. Тогда-то в сознании европейцев и стало исподволь укрепляться настороженно-опасливое отношение к восточному гиганту. Британская энциклопедия писала о нас как о расе грубых, порочных и пьяных дикарей (1782). |