|
H.A. Бердяев отмечает, с одной стороны, отсутствие утилитаризма и рационализма, буржуазности: «Россия — самая не буржуазная страна в мире; в ней нет того крепкого мещанства, которое так отталкивает и отвращает русских на Западе. ... Русский человек с большой легкостью духа преодолевает всякую буржуазность, уходит от всякого быта, от всякой нормированной жизни». [20] Однако тот же H.A. Бердяев отмечает, что Россия погружена в косный традиционный быт, озабочена материальными благами и стяжательством: «Россия ... страна крепкого быта и тяжелой плоти. Россия — страна купцов, погруженных в тяжелую плоть, стяжателей, консервативных до неподвижности, страна чиновников, никогда не переступающих пределов замкнутого и мертвого бюрократического царства, страна крестьян, ничего не желающих, кроме земли,... страна духовенства, погруженного в материальный бы т...». [19] Критика практицизма и мещанства, приобретшего в русском языке устойчиво отрицательный смысл, стала у разных писателей и публицистов — от А. Добролюбова до М. Горького — основным пафосом. Русскую классическую литературу XIX века принято рассматривать как «направленную против реального утилитаризма». [14] Это объясняется тем, что прагматические установки связаны, прежде всего, с личностным уровнем экономической культуры, в них сильнее всего проявляются ценности индивидуализма. Накопление и развитие собственного дела, стремление к обустройству быта традиционно воспринимались как сугубо эгоистические ориентации, отгораживающие человека от других людей, противопоставляющие его обществу (общине, миру), считавшемуся социальным и нравственным идеалом. У мыслителей демократической ориентации, которые провозглашали свободу высшей ценностью, практические ориентации относились к сфере духовного рабства, стяжательства как несвободы от материи и предпосылки для рабства других людей. Демократы XIX века видели в российском предпринимательстве лишь «темное царство». Поэтому прагматические установки в любых социокультурных нишах общества, будь то торгово-промышленное сословие, инициативное крестьянство, 115 |
222 времени — стабильно критическое отношение к гипертрофированному индивидуализму и к стяжательству, выраженное в русской классическое литературе и литературной критике XIX века, индивидуализм, ограниченный корпоративными и солидаристскими отношениями, практицизм и предпринимательство, интегрированные в систему аскриптивных отношений с помощью этики служения. При таком подходе русская культура и история предстают уже не как арена непримиримой борьбы противоположностей, а как становление динамичной многоукладной системы. Эта многоукладность не сводится лишь к разнообразию форм собственности, социальных отношений, способов ведения хозяйства, типов предпринимательской деятельности и т.д., а включает разнообразные промежуточные типы ценностных ориентаций и норм, лежащие в поле между крайними смыслами. Таким образом, исходя из постоянства противоречивой природы русской культуры вообще и хозяйственной в частности, для понимания ее современного состояния и оценки перспектив развития необходимо рассмотреть динамику противоположных ценностей на разных этапах в контексте их постоянного присутствия и взаимодействия в рамках целостной, хотя и конфликтной культуры. Одним из самых распространенных суждений о русской хозяйственной культуре является приписывание ей слабости и маргинальности индивидуализма и практических установок. Здесь мы сталкиваемся с двумя крайними суждениями, с одной стороны — восхищение русской культурой как чисто "духовной", ориентированной исключительно на "мир горний", презирающей утилитаризм и практицизм, а с другой — ее критика за отсутствие ориентаций на активную практическую деятельность, предприимчивость, обогащение и обустройство бытия. Однако так ли это было в действительности? Какое место реально занимали практические установки, ориентации на активное самостоятельное хозяйствование, рациональное накопление, обустройство материального бытия в системе русской культуры в целом? НА. Бердяев отмечает, с одной стороны, отсутствие утилитаризма и рационализма, буржуазности: "Россия — самая не буржуазная страна в мире; в ней нет того крепкого мещанства, которое так отталкивает и отвращает русских на Западе. <...> ‘ Панарин А.С. Реванш истории: российская стратегическая инициатива в XXI веке М., 1998, с. 63. 223 <. > Русский человек с большой легкостью духа преодолевает всякую буржуазность, уходит от всякого быта, от всякой нормированной жизни"1. Однако тот же Н.А. Бердяев отмечает, что Россия погружена в косный традиционный быт, озабочена материальными благами и стяжательством: "Россия <. > страна крепкого быта и тяжелой плоти. Россия — страна купцов, погруженных в тяжелую плоть, стяжателей, консервативных до неподвижности, страна чиновников, никогда не переступающих пределов замкнутого и мертвого бюрократического царства, страна крестьян, ничего не желающих, кроме земли, <...> страна духовенства, погруженного в материальный быт <...> "1 2. Критика практицизма и мещанства, приобретшего в русском языке устойчиво отрицательный смысл, стала у разных писателей и публицистов — от А. Добролюбова до М. Горького — основным пафосом. Русскую классическую литературу XIX века принято рассматривать как "направленную против реального утилитаризма"3. Это объясняется тем, что прагматические установки связаны прежде всего с личностным уровнем хозяйственной культуры, в них сильнее всего проявляются ценности индивидуализма. Накопление и развитие собственного дела, стремление к обустройству быта традиционно воспринимались как сугубо эгоистические ориентации, отгораживающие человека от других людей, противопоставляющие его обществу (общине, миру), считавшемуся социальным и нравственным идеалом. У мыслителей демократической ориентации, которые провозглашали свободу высшей ценностью, практические ориентации относились к сфере духовного рабства, стяжательства как несвободы от материи и предпосылки для рабства других людей. Демократы XIX века видели в российском предпринимательстве лишь "темное царство". Поэтому прагматические установки в любых социокультурных нишах общества, будь то торгово-промышленное сословие, инициативное крестьянство, или кто бы то ни было еще, воспринимались как разрушение нравственных и духовных устоев жизни: "Утилитаризм оказался как бы на нелегальном положении. Он выступал антиподом нравственных принципов, дьявольской силой, разрушающей жизнь. И в этом смысле Россия представляла собой противоположность Западу, где рост утилитаризма на 1 Бердяев Н.А. Судьба России. М., 1990, с. 19. 2 Там же, с. 21. 3 Ахисзср А.С. Россия: критика исторического опыта. Новосибирск, 1997, с. 248. |