|
общества. В силу своей универсальности этика служения выполняла функцию объединяющего начала, посредством которого индивид соединялся и с общиной, и с обществом, и с государством. Она формировала такой этический идеал, который, с одной стороны, создавал стимулы для активной деятельности индивидов, а с другой — обеспечивал признание их деятельности остальными членами общества, а также интеграцию носителей экономического прогресса в традиционную духовную и социальную систему. При своей универсальности этика служения имела социально дифференцированные формы: для дворянства она представала как государственное служение, для духовенства как служение духовное, для разночинной интеллигенции — просветительское служение народу, для купечества — служение социальное. Крестьянство воспринимало тягло как свой особый способ служения государству и главную предпосылку своего бытия в качестве земледельца: «Архетипическая включенность в Государство выражалась в ощущении крестьянами вековой своей «крепости» государю и в признании необходимости государственного тягла. Это переживалось многими поколениями русских земледельцев в качестве психологической (правовой — во вторую очередь) предпосылки самой возможности крестьянского хозяйствования. Крестьяне понимали тягло не как ренту верховному собственнику земли, а как выпавший ни их долю способ служения Государству. ... Существование крестьянского хозяйства как имущественно-бытового комплекса выступало условием тяглоспособности земледельца» [283]. Дворянство, «служилые люди», также выполняли свой долг перед государством — в качестве непосредственно государственной, в том числе и военной службы, а также в качестве помещиков, которые в принципе должны были являться организаторами сельского хозяйства и осуществлять контроль за крестьянским тяглом. Разрушаться эта система общего служения начала в конце XVIII в. с постепенным освобождением дворянства от обязательной государственной службы и с нарастающим упадком дворянских помещичьих хозяйств. 130 |
237 государством Она формировала такой этический идеал, который, с одной стороны, создавал стимулы для активной деятельности индивидов, а с другой — обеспечивал признание их деятельности остальными членами общества, а также интеграцию носителей экономического прогресса в традиционную духовную и социальную систему. При своей универсальности этика служения имела социально дифференцированные формы: для дворянства она представала как государственное служение, для духовенства как служение духовное, для разночинной интеллигенции — просветительское служение народу, для купечества — служение социальное. Крестьянство воспринимало тягло как свой особый способ служения государству и главную предпосылку своего бытия в качестве земледельца: "Архетипическая включенность в Государство выражалась в ощущении крестьянами вековой своей "крепости" государю и в признании необходимости государственного тягла. Это переживалось многими поколениями русских земледельцев в качестве психологической (правовой — во вторую очередь) предпосылки самой возможности крестьянского хозяйствования. Крестьяне понимали тягло не как ренту верховному собственнику земли, а как выпавший ни их долю способ служения Государству. <...> Существование крестьянского хозяйства как имущественно-бытового комплекса выступало условием тяглоспособности земледельца"1. Дворянство, "служилые люди", также выполняли свой долг перед государством — в качестве непосредственно государственной, в том числе и военной службы, а также в качестве помещиков, которые в принципе должны были являться организаторами сельского хозяйства и осуществлять контроль за крестьянским тяглом. Разрушаться эта система общего служения начала в конце XVIII в. с постепенным освобождением дворянства от обязательной государственной службы и с нарастающим упадком дворянских помещичьих хозяйств. Для российских предпринимателей идея социального служения выступала важнейшим инструментом интеграции в общество, формой нравственной легитимизации бизнеса. Дело в том, что российские промышленники и купцы долго не могли завоевать общественное признание и добиться соответствующего их финансовым возможностям влияния из-за непристижности коммерческой деятельности, которая была обусловлена 1 Яхшиян О.Ю. Собственность в менталитете русских крестьян // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.) М., 1996, с. 92 302 обустройство, достижительность и этика успеха, так и отрицание и осуждение этих установок. Однако в России же практические достижительные ценности уступали по своему значению ценностям аскриптивным в их разных вариантах: семейных, общинных, конфессиональных и, конечно, государственных. 5. Государство сыграло весьма значительную роль в формировании российской хозяйственной культуры. Эта роль принципиально отличалась от той, которую сыграло государство в развитии экономики Запада, государственное начало постоянно присутствовало в качестве фактора формирования российской хозяйственной культуры, вступая в сложные взаимодействия с индивидуальным и общинным началом. 6. Интеграцию индивидуально-достижительных, общинных и государственных начал в российской социокультурной системе обеспечивала этика служения Она выступала как сквозная нравственная идея, пронизывающая все социальные слои и сословия, все стороны жизни русского общества. В силу своей универсальности этика служения выполняла функцию объединяющего начала, посредством которого индивид соединялся и с общиной, и с обществом, и с государством. 7. В советский период русской истории сдвиги в балансе ценностной и социокультурной систем были более значительными, чем когда бы то ни было прежде — даже во время петровских реформ. Индивидуалистическое и общинное начала были жестко подавлены, подчинены идеологии, заменившей традиционную этику служения, и государственному контролю, ставшему безальтернативным. Однако даже в этих условиях мы наблюдаем подспудное сохранение практицизма, потребительского индивидуализма и солидаристских норм. 8. Главная проблема формирования постсоциалистической экономики и хозяйственной культуры состоит не в слабости индивидуалистических и прагматических мотивов, и не в пагубном влиянии государства или коллективистского сознания, а в структурной дезорганизации иерархии ценностей и всей социокультурной системы, разрушении нормативной и институциональной основы общества. Проблема современного периода состоит в том, что слишком интенсивное разрушение одних ценностей и насаждение других не сопровождалось созданием синтетического уровня, на котором было бы возможно продуктивное взаимодействие старого и нового. 9. В русской культуре есть все необходимые для успешного осуществления модернизации и постмодернизации компоненты: индивидуалистические и прагматические установки и этика успеха; ценности коллективизма и солидарности; этика противоположные ценности образуют, скорее, не «пары», а систему координат, полюса смыслового поля, внутри которого формируются промежуточные типы отношений. При таком подходе русская культура и история предстают уже не как арена непримиримой борьбы противоположностей, а как становление динамичной многоукладной системы. Внешне противоречивые ценности хозяйственной культуры — индивидуализм и достижительность, практицизм, общинный коллективизм и соборность, ориентации на государство и стремление к независимости от него, образуют инверсионные пары лишь в переломные моменты истории, в остальное время они находятся в состоянии подвижного равновесия. Интеграцию индивидуально-достижительных, общинных и государственных начал в российской социокультурной системе обеспечивала этика служения. Она выступала как сквозная нравственная идея, пронизывающая все социальные слои и сословия, все стороны жизни русского общества. В силу своей универсальности этика служения выполняла функцию объединяющего начала, посредством которого индивид соединялся и с общиной, и с обществом, и с государством. Православие, как и любая религия, определяет повседневную хозяйственную культуру не непосредственно, а на мировоззренческом уровне. Согласно православной хозяйственной этике, христианская добродетель хозяйствующего православного верующего состоит не собственно в профессиональном мастерстве и рациональном практицизме, а в постоянной ориентации на внутреннюю духовную работу, в помыслах о Боге и в любви к ближнему, воплощенных в конкретном мирском труде. Задача православия не столько в воспитании нравственного хозяина для мирской жизни, сколько подготовка мирского хозяина для жизни духовной. Обратной стороной такого понимания морали оказывается даже некоторое пренебрежение православия к "второстепенным" с духовной точки зрения ценностям, свидетельствующее о существующем здесь расхождении сфер высшей духовности и повседневной нравственности. Это расхождение имело негативные последствия, прежде всего для массовой мирской хозяйственной культуры. В советский период русской истории сдвиги в балансе ценностной и социокультурной систем были более значительными, чем когда бы то ни было прежде — даже во время петровских реформ. Индивидуалистическое и общинное начала были жестко подавлены, подчинены идеологии, заменившей традиционную этику служения, и государственному контролю, ставшему безальтернативным. Однако даже в этих условиях 308 |