|
ния обнаруживает себя именно в языке. «Человек, живущий в мире, не просто снабжен языком как некоей оснасткой но на языке основано и в нем выражается то, что для человека вообще есть мир» . Поэтому люди, воспитанные в традициях того или иного языка и соответствующей культуры, видят мир иначе, чем придерживающиеся других традиций. В данном ограничении и толковании социального мышления и проявляется нормативность языка. Освободиться от этой ограниченности невозможно, так как осмысление собственного опыта с целью его исключения также определено рефлексивными структурами сознания. При обращении к пониманию права в русской юридической традиции можно обнаружить далекое от западного видение права как закона рационального инструмента наведения порядка или индивидуального притязания, а преступления как нарушения формальных предписаний. Право, даже в научном правовом мышлении, неразрывно связанном с обыденным, никогда не будет пониматься в России как личное правомочие, как свобода или удобный инструмент «построения» общественного порядка, но скорее как «правда», «социальная справедливость», духовно-нравственный идеал, а преступление посягательство на устои совместной «доброй жизни» с другими людьми. Отсюда и справедливость ищется не в законе, а в президентском указе или в решении дела «по правде» народной. Профессор из Великобритании Билл Боуринг в своей статье показывает, что на Западе существует устойчивая тенденция воспринимать Россию как государство, до недавнего времени вообще лишенное всякого права. Возникает парадокс это часто сочетается с восприятием России как страны с богатым литературным и музыкальным наследием, но без какой-либо серьтрадиции научных 1/ 1 А Гадамер Х.-Г. Истина и метод: основы философской герменевтики: Пер. с нем. М., 1988. С. 512. 92 |
он принадлежит. Даже изучение права в рамках иной эпохи исторического развития собственного народа и, соответственно, иной системы ценностей приводит к искажению правового смысла юридических конструкций и институтов, существовавших в прошлом. Чем больше изменились ценностные порядки, тем сильнее искажение. Все согласны с тем, что в рамках каждой культуры существует самобытное правопонимание, однако зачастую забывается, что и рядовые жители России, и представители научного сообщества ведут речь о политических и правовых институтах, вкладывая совершенно самобытный смысл в политические и правовые понятия и воспринимая их по-своему, в соответствии с собственной культурноязыковой традицией. Не следует забывать, что все наше правовое мышление определено неявным, нерефлексируемым, допредикативным знанием, неявность которого проявляет себя именно в языке, в лингвистических структурах. Освободиться от этой определенности невозможно, так как осмысление собственного опыта с целью его исключения также определено допредикативными, дорефлексивными уровнями сознания. Например, если мы обратимся к пониманию права в русской юридической традиции, то обнаружим далекое от западного видение права как закона рационального инструмента наведения порядка или индивидуального притязания, а преступления как нарушения формальных предписаний. Право и в обыденном, и в научном правовом мышлении рассматривалось в неразрывном единстве с религиозно-нравственными ценностями как феномен духовной жизни, а преступление как посягательство на устои социальной гармонии совместной жизни с другими людьми. Отсюда и справедливость ищется не в законе, а в президентском указе или в решении дела “по правде” народной. Исследуя правовую жизнь индивида, этноса, народа или любого другого социокультурного единства, в первую очередь, необходимо понять и узнать расчлененную систему его фактических ценностных предпочтений, определяющих юридическое мировоззрение, правосознание и правовое мышление. В системе ценностных предпочтений дана ценностная иерархия, в которой правовые цен444 |