Проверяемый текст
Альбов, Алексей Павлович. Нравственно-правовые проблемы в русской и немецкой философии права : Теоретико-правовой анализ (Диссертация 1999)
[стр. 72]

венной: она занимает как бы особое промежуточное положение между законами и нравственными законами.
’’Хотя правило права: ограничивай свою свободу понятием о свободе всех остальных лиц, с которыми ты вступаешь в контакт, и получает новую санкцию для совести через закон абсолютного согласия самим собой (нравственный закон), однако философское рассмотрение нравственного закона составляет предмет морали, а отнюдь не теории права, которая должна быть особой, не зависимой от других, наукой”.1Это отделенное положение права не так легко сохранить.
Если в последствии
(“Опыт критики всякого откровения”) Фихте, в сущности, выводил право из нравственного закона, то в ранних работах (“Требование от государей Европы свободы мысли” и “К исправлению суждений публики о Французской революции”) включал право в сферу нравственности.
Как мы помним, Фихте утверждал, что правовой закон требует, чтобы человек, живущей в обществе с другими людьми, ограничивал свою свободу, позволяя тем самым осуществлять свою свободу и всем остальным.
При этом согласно Фихте, мы не познаем, а признаем существование других подобных нам существ.
При этом характерно, что Фихте предлагает два разных способа признания других
“Я”: в философии права это внешний призыв другого свободного человека как причины моего самоопределения к свободе (кстати, оно будет тогда не совсем самоопределением); в философии нравственности признание других личностей осуществляется, как уже было показано Кантом, через нравственный закон.
Этот последний требует видеть в других людях такие же самосознательные и свободные существа, как мы сами, и запрещает рассматривать их лишь как средство для нашего самоутверждения.
Отсюда следует, что нравственность и право должны быть органически между собой связаны, но в своей ранней философии права Фихте озабочен как раз их разграничением.
В чем же лежат мотивы такого разделения права и нравственности? Видимо, одним из мотивов является стремление Фихте в этот период поддержать идею разделения церкви и государства церкви как института нравственного
72 1Puntel L.
Darstellung, Methode und Struktur.
Bonn, 1973.
S.
14.
[стр. 64]

права: ограничивай свою свободу понятием о свободе всех остальных лиц, с которыми ты вступаешь в контакт и получает новую санкцию для совести через закон абсолютного согласия самим собой (нравственный закон), однако философское рассмотрение нравственного закона составляет предмет морали, а отнюдь не теории права, которая должна быть особой, независимой от других, наукой»1.
Это отделенное положение права не так легко сохранить.
Если в последствии
(«Опыт критики всякого откровения») Фихте, в сущности, выводил право из нравственного закона, то в ранних работах («Требование от государей Европы свободы мысли» и «К исправлению суждений публики о Французской революции») включал право в сферу нравственности.
Фихте утверждал, что правовой закон требует, чтобы человек,
живущий в обществе с другими людьми, ограничивал свою свободу, позволяя тем самым осуществлять свою свободу и всем остальным.
Однако правовой закон, продолжает Фихте, отнюдь не требует, чтобы человек жил в обществе именно данных людей: каждый человек волен жить в том государстве и обществе, в каком он хочет.
Но, живя в определенном государстве, он тем самым уже дает согласие соблюдать законы последнего.
Это рассуждение предполагает, что государство есть результат договора между его гражданами, и в силу договора каждый обязан либо подчиняться принятым законам, либо избрать себе другое государство, законы которого ему более по душе.
Это либерально-индивидуалистическая концепция государства, основанная на принципах общественного договора, широко распространилась в XVIII в.
В Германии договорную концепцию государства разделял Кант, ранний Фихте также следует в этом вопросе за Кантом.
С таким пониманием государства и отношения к нему индивида тесно связана идея Канта о «праве всемирного гражданства» , в духе которого Фихте строит свою государственi 1Ibid.
S.
14.
2Кант И.
Сочинения: В 6 т.
Т.
6.
М., 1966.
С.
276.
64

[стр.,67]

67 ей свободы в качестве необходимой предпосылки такой реализации.
Согласно Фихте, мы не познаем, а признаем существование других подобных нам существ.
При этом характерно, что Фихте предлагает два разных способа признания других
"Я": в философии права это внешний призыв другого свободного человека как причины моего самоопределения к свободе (кстати, оно будет тогда не совсем самоопределением); в философии нравственности признание других личностей осуществляется, как уже было показано Кантом, через нравственный закон.
Последний требует видеть в других людях такие же самосознательные и свободные существа, как мы сами, и запрещает рассматривать их лишь как средство для нашего самоутверждения.
Отсюда следует, что нравственность и право должны быть органически между собой связаны, но в своей ранней философии права Фихте озабочен как раз их разграничением.
В чем же лежат мотивы такого разделения права и нравственности? Видимо, одним из мотивов является стремление Фихте в этот период поддержать идею разделения церкви и государства церкви как института нравственного
воспитания и государства как института правового1 В философии права Фихте не ограничивается выведением другого Я и связанного с этим коллективного сознания.
Сам термин "коллективное сознание" у Фихте еще не встречается, но мысль о том, что только благодаря взаимодействию индивидов становится возможным сознание со всеми своими определениями, явственно прослеживается в философии права 1796 г.
Не случайно этой работой так заинтересовались социологии в XX в.
Так, западногерманский социолог Г.Шельский строит свою теорию гемайншафта на базе философии права раннего Фихте2.
Отправляясь от положения, что признание возможно лишь как взаимное признание («Я могу требовать от определенного разумного суще1 2 См.: Bucher R.
Staat und Kirche in der Philosophic J.G.Fichte.
Tubingen, 1952.
r .
Cm.: Schelsky H.
Theorie der Gemeinschaft nach Fichtes naturrecht von 1796.
B., 1935.
S.15-17.

[Back]