|
срастался с аппаратом хозяйственным, и напротив, уже частный хозяйственный аппарат церкви и боярства приобретал публичные функции. Не было перетягивания властных функций боярством на себя наличное государство элементарно не могло принять и реализовать те правомочия, что должны были осуществляться ради нормального течения общественной жизни, и эти правомочия переходили к местным земельным собственникам, что иногда прямо отражалось в княжеских грамотах, даваемых своим «насельникам», иногда приобреталось молчанием, силой факта. При обращении к реальной ситуации того времени становится очевидной бессмысленность вопроса, кто именно являлся собственником земли крестьянин, боярин, Церковь или Князь, как часто дебатируется касательно феодальной собственности. Реальность выглядит так, что остается либо по примеру М. В. Колганова признать, что «ни один субъект присвоения земли не являлся собственником, а был всего лишь владельцем»1, либо же согласиться с самими, правда западными, средневековыми юристами, что единственной адекватной формой описания средневековых правовых отношений собственности выступает конструкция раздельной или расщепленной собственности. Т.е. каждое из указанных лиц действительно является собственником и обладает рядом собственнических правомочий, большую часть из которых оно способно реализовывать самостоятельно, без вмешательства иного лица, но в то же время объем этих прав строго индивидуален и не может вытеснить или каким-либо существенным образом изменить права лица, стоящего на иной ступени феодальной иерархии. Образ лестницы идеально соответствует реальности феодального права: права каждого лица в известной степени независимы от прав вышестоящего (сюзерена в отношениях внутри самой феодальной иерархии, господина и работника при условии, что крестьянина мы отказываемся включать в феодальную иерархию в ее формальном значении, поскольку по существу он все равно в нее входит), а таковая некоторая автономность прав достигается за счет Колганов М. В. Собственность. Докапиталистические формации. М., 1962. С. 421 — 422. 39 |
как с вотчиной, строящий порядки хозяйственные. Сами княжества с поразительной быстротой уменьшались в размерах, становясь иногда меньше даже одного села — так что приходилось его делить между несколькими князьями или оставлять в общее управление. Средств в лучшем случае хватало только на самое необходимое — разумеется, забота о душе оставалась первостепенной, но взвалить на себя помимо своего собственного еще и церковное хозяйство мало какой князь того времени был способен. Так что церковь, получив от государства все, что могло дать последнее — а именно, облегчение от государственных налогов и пошлин, от суда государева, а равно получив обельные земли, была во всем прочем оставлена выживать сама. Так называемые крупные княжеские земельные пожалования по существу означали только предоставление шанса — земли в большинстве случаев давались нерасчищенные, безлюдные — а по условиям того времени какую-либо ценность имела только земля населенная. И церковь, а в первую очередь подвижники монастырского жития, пошли самостоятельно расчищать чащи, строить новые поселения для молитвенного жития. А за монахами, уходившими от людей в далекие "пустыни", тянулись и крестьяне, получавшие возможность жить на новых землях из платежа только церкви, т. е. освобождаясь от большинства государственных повинностей. Часто бывало, что сначала приходили пустынники в пустое, дикое место, устраивали там жизнь, потом появлялось рядом с зачинающимся монастырем более многолюдное крестьянское поселение и уже после этого от того князя, под рукой которого были эти земли, церковь (а во многих случаях — прямо сам настоятель новооснованного монастыря) получала грамоту с правами собственника на землю и господской властью над людьми, ее населяющими. Сходным с церковью образом, хотя по большинству случаев с меньшей интенсивностью, действовали и сами князья, и их бояре, также приискивавшие подходящие местечки для новых поселений, приманивавших на них льготами людей, обзаводя там хозяйство. Разумеется, у такого князя-хозяина вырабатывался и особый взгляд на свое княжение — он начинал видеть его как единый механизм, распространять на него в целом те приемы, что были удачны в собственных "вотчинках", а государственная власть приходила в неразрывное единство с собственностью. При крайней простоте публичного аппарата он срастался с аппаратом хозяйственным, и напротив, уже частный хозяйственный аппарат церкви и боярства приобретал публичные функции. Не было перетягивания властных функций боярством на себя — наличное государство элементарно не могло принять и реализовать те правомочия, что должны были осуществляться ради нормального течения общественной жизни, и эти правомочия переходили к местным земельным собственникам, что иногда прямо отражалось в княжеских грамотах, даваемых своим "насельникам", иногда приобреталось молчанием, силой факта. При обращении к реальной ситуации того времени становится очевидной бессмысленность вопроса, кто именно являлся собственником земли — крестьянин, боярин, церковь или князь, как часто дебатируется касательно феодальной собственности. Реальность выглядит так, что остается либо по примеру М. В. Колганова признать, что "ни один субъект присвоения земли не являлся собственником, а был всего лишь владельцем" [Колганов М. В. Собственность. Докапиталистические формации. М., 1962. С. 421 – 422.], либо же согласиться с самими, правда западными, средневековыми юристами, что единственной адекватной формой описания средневековых правовых отношений собственности выступает конструкция раздельной или расщепленной собственности. Т. е. каждое из указанных лиц действительно является собственником и обладает рядом собственнических правомочий, большую часть из которых оно способно реализовывать самостоятельно, без вмешательства иного лица, но в то же время объем этих прав — строго индивидуален и не может вытеснить или каким-либо существенным образом изменить права лица, стоящего на иной ступени феодальной иерархии. Образ лестницы идеально соответствует реальности феодального права: права каждого лица в известной степени независимы от прав вышестоящего (сюзерена — в отношениях внутри самой феодальной иерархии, господина и работника — при условии, что крестьянина мы отказываемся включать в феодальную иерархию в ее формальном значении, поскольку по существу он все равно в нее входит), а таковая некоторая автономность прав достигается за счет того, что эти различные "права собственности" на одну и ту же вещь существуют в разных измерениях, в разных горизонталях и предполагают по преимуществу сопоставление с правами того же, что и они сами уровня, а не с ниже или выше стоящими. Дабы не исказить картину, отметим еще один немаловажный факт данной эпохи — а именно, значительное число свободных крестьян как на северо-западе, так и северовостоке Руси. Причем эта свобода носила не только личный, но и имущественный характер, когда как в личном обладании, так и в общинных формах крестьянство владело значительными земельными угодьями, выпадая за рамки владимирской, а затем уже московской активно складывающейся феодальной системы, оказываясь земельным собственником даже и в нашем сегодняшнем понимании данного института. Правда, иногда таковое крестьянское положение имело весьма любопытные результаты. Например, в Кирилово-Белозерском княжестве община таковых лично свободных крестьян-землевладельцев сама выступала в качестве феодала, имея на зависимом положении монастырь [Павлов-Сильванский Н. П. Феодализм в России. М., 1988. С. 204 – 206.]. 3. 2. Общинная земельная собственность Общинная земельная собственность в указанный период имела довольно ограниченный характер, поскольку сосуществовала с частной крестьянской земельной собственностью. В общинном владении, как можно сделать вывод из сохранившихся источников, находились различные угодья, леса, луга, бортные урожаи, рыбные ловли [ПавловСильванский Н. П. Указ. соч. С. 197.]. Помимо этого, в общинном владении состояли бесхозные и в частности выморочные участки. Это видно из того, что именно община в целом сдает такие пустоши в аренду, отдает их собственным крестьянам под условием тянуть тягло и т. д., то есть вполне ими распоряжается. Помимо этого, община обладает в этот период правом выкупать перешедшие от ее членов земли у новых собственников, причем само отчуждение таковых земель отдельными крестьянами признавалось вполне правомерным [Там же. С. 200.]. Тем не менее основным для нас является наличие частной земельной собственности у членов общины, у крестьян, чему свидетельством — обилие крестьянских купчих и завещательных распоряжений. Таким образом, мы видим общину как правовую форму, не отрицающую частного (в данных условиях — по преимуществу семейного) владения землей, но обеспечивающую нормальные условия такового, выстраивающей и упорядочивающей отношения как между самими крестьянами-собственниками и крестьянами-арендаторами (бравшими землю у отдельных крестьян или у общины в целом — в последнем случае это были пришлые люди, затем в большинстве случаев обзаводившиеся собственной землей и полноправно |