|
того, что эти различные «права собственности» на одну и ту же вещь существуют в разных измерениях, в разных горизонталях и предполагают по преимуществу сопоставление с правами того же, что и они сами уровня, а не с ниже или выше стоящими. .Стоит отметить еще один немаловажный факт данного периода а именно, значительное число свободных крестьян, как на северо-западе, так и северовостоке Руси. Причем эта свобода носила не только личный, но и имущественный характер, когда как в личном обладании, так и в общинных формах крестьянство владело значительными земельными угодьями, выпадая за рамки владимирской, а затем уже московской активно складывающейся феодальной системы, оказываясь земельным собственником даже и в современном понимании данного института. Правда, иногда такое крестьянское положение имело весьма неожиданные результаты. Например, в Кирилово-Белозерском княжестве община таких лично свободных крестьян-землевладельцев сама выступала в качестве феодала, имея на зависимом положении монастырь . К удельному периоду, как уже было выше отмечено, относится активное расширение монастырского землевладения за счет освоения ранее пустовавших земель и через практику «поминальных отказов» монастырям, в том числе и земель в собственность. Особенно много монастырей в этот период основывается на северо-востоке Руси, где они выступают проводниками колонизации, расчищают места для хлебопашества и монастырского, крестьянского строительства, налаживают торговые пути. Но со времени нашествия монголов на Русь они стали увеличиваться быстрее и сделались еще значительнее. Такой внезапный, взрывной рост объяснялся, например, А. В. Карташевым через бегство населения от татарского тягла «в восточно-молитвеннические одежды и по расчету, и по инстинкту в значительном своем проценте... облеклось все русское население северо-восточной Руси татарского времени» . 1Павлов-Сильванский Н. П. Феодализм в России. М., 1988. С. 204 206. 2Карташев А. В. Указ. соч. Т. 1. С. 398. 40 |
идеально соответствует реальности феодального права: права каждого лица в известной степени независимы от прав вышестоящего (сюзерена — в отношениях внутри самой феодальной иерархии, господина и работника — при условии, что крестьянина мы отказываемся включать в феодальную иерархию в ее формальном значении, поскольку по существу он все равно в нее входит), а таковая некоторая автономность прав достигается за счет того, что эти различные "права собственности" на одну и ту же вещь существуют в разных измерениях, в разных горизонталях и предполагают по преимуществу сопоставление с правами того же, что и они сами уровня, а не с ниже или выше стоящими. Дабы не исказить картину, отметим еще один немаловажный факт данной эпохи — а именно, значительное число свободных крестьян как на северо-западе, так и северовостоке Руси. Причем эта свобода носила не только личный, но и имущественный характер, когда как в личном обладании, так и в общинных формах крестьянство владело значительными земельными угодьями, выпадая за рамки владимирской, а затем уже московской активно складывающейся феодальной системы, оказываясь земельным собственником даже и в нашем сегодняшнем понимании данного института. Правда, иногда таковое крестьянское положение имело весьма любопытные результаты. Например, в Кирилово-Белозерском княжестве община таковых лично свободных крестьян-землевладельцев сама выступала в качестве феодала, имея на зависимом положении монастырь [Павлов-Сильванский Н. П. Феодализм в России. М., 1988. С. 204 – 206.]. 3. 2. Общинная земельная собственность Общинная земельная собственность в указанный период имела довольно ограниченный характер, поскольку сосуществовала с частной крестьянской земельной собственностью. В общинном владении, как можно сделать вывод из сохранившихся источников, находились различные угодья, леса, луга, бортные урожаи, рыбные ловли [ПавловСильванский Н. П. Указ. соч. С. 197.]. Помимо этого, в общинном владении состояли бесхозные и в частности выморочные участки. Это видно из того, что именно община в целом сдает такие пустоши в аренду, отдает их собственным крестьянам под условием тянуть тягло и т. д., то есть вполне ими распоряжается. Помимо этого, община обладает в этот период правом выкупать перешедшие от ее членов земли у новых собственников, причем само отчуждение таковых земель отдельными крестьянами признавалось вполне правомерным [Там же. С. 200.]. Тем не менее основным для нас является наличие частной земельной собственности у членов общины, у крестьян, чему свидетельством — обилие крестьянских купчих и завещательных распоряжений. Таким образом, мы видим общину как правовую форму, не отрицающую частного (в данных условиях — по преимуществу семейного) владения землей, но обеспечивающую нормальные условия такового, выстраивающей и упорядочивающей отношения как между самими крестьянами-собственниками и крестьянами-арендаторами (бравшими землю у отдельных крестьян или у общины в целом — в последнем случае это были пришлые люди, затем в большинстве случаев обзаводившиеся собственной землей и полноправно входившие в состав общины), так и по отношению к князю или иному посредствующему землевладельцу. Сама же община выполняла и судебные функции, охраняя прочность земельных владений своих членов, судясь перед княжеской властью с внешними обидчиками и утверждая давностное приобретение или собственность через оккупацию. При этом отметим, что в северо-восточной Руси хозяин терял право на свой участок, если не обрабатывал его более 15 — 30 лет, а за это время им завладело иное лицо, начавшее на нем хозяйственную эксплуатацию (от последнего лица не требовалось определенного срока обработки, но только явный, твердый и положительный приступ к нему) [Там же. С. 162-168, 207-208, 234-237.]. 3. 3. Монастырское землевладение К удельному периоду, как уже было выше отмечено, относится активное расширение монастырского землевладения за счет освоения ранее пустовавших земель и через практику "поминальных отказов" монастырям, в том числе и земель в собственность. Особенно много монастырей в этот период основывается на северо-востоке Руси, где они выступают проводниками колонизации, расчищают места для хлебопашества и монастырского, крестьянского строительства, налаживают торговые пути. Такой внезапный, взрывной рост объяснялся, например, А. В. Карташевым через бегство населения от татарского тягла ("в восточно-молитвеннические одежды и по расчету, и по инстинкту в значительном своем проценте... облеклось все русское население северовосточной Руси татарского времени" [Карташев А. В. Указ. соч. Т. 1. С. 398.]). Монголы освобождали монахов и их прислужников от податей, и население обратилось в монашествующих и прислуживающих — социальная мимикрия дала возможность не только выжить, но и создать новое хозяйство, заложить основы для бурного подъема Владимиро-Московской Руси, давшего видимые плоды спустя не многим более века после татарского лихолетья. В монастырском строительстве принимали участие все слои общества, в том числе и удельные князья, либо выделявшие земли для монастырей, либо прямо строившие их (отсюда берет начало существование т. н. "фамильных" или "семейных" монастырей, то есть тесно связанных с каким-либо определенным семейством). С этими процессами связанно обилие жалованных грамот монастырям, в которых последние, в частности, наделялись правом владения недвижимостями и приобретения их всеми законными способами, правом пользования оброком и вообще повинностями с селян, севших на монастырских землях, и пользования доходами от своих имений и угодий, право тарханное, освобождавшее монастырских (и архиерейских) крестьян и села от пошлин и повинностей казенных или княжеских. Наиболее же важным моментом в этом периоде развития монастырского землевладения является приобретение некоторыми из монастырей автономности, т. е. независимости от власти епархиальных архиереев, что еще более выделяло их, разумеется, из общей массы церковных учреждений, владевших землей, поскольку наделяло самостоятельностью и преобразовывало уже в юридические лица. Такая автономность приобреталась именно посредством жалованных грамот, которые рассматривали некоторые монастыри как исключительно свободных вотчинников, следовательно, отнесенными к архиерейской власти оставались только вопросы исключительно духовные или религиозные, остальные же вопросы подлежали сугубо суду княжескому. Качество вотчинника сообщалось игумену и братии, т. е. монастырской общине в целом, а не некоторым определенным лицам [Павлов А. С. Указ. соч. С. 116-117.]. |