|
у го деяния, приобретены в связи с совершением преступления. Допущение, которое нельзя отождествить с четким и неопровержимым знанием лица о данном обстоятельстве, еще не означает, что умысел виновного по своейф форме является косвенным. Дело в том, что признак сознательного допущения характеризует не интеллектуальный, а волевой момент косвенного умысла в материальном р составе. Поэтому представляется не совсем правильным отождествлять с косвенным умыслом вид умысла в формальном составе, интеллектуальный момент которого харастеризуется сознательным допущением наличия какого-либо юридически значимого фактического обстоятельства. В действующем уголовном законе, как верно замечено В.А. Якушиным, в свете научных рекомендаций уточнено содержание интеллектуальных моментов как прямого, так и косвенного умысла, изменилась трактовка характера предвидения обще-* ственно опасных последствий, которое в прямом умысле может варьироваться в пределах от возможности до неизбежности, в то время, как в косвенном умысле ограничивается только возможностью136. В ранее действовавшем российском уголовном законодательстве предвидение возможности наступления общественно опасных последствий вообще не упоминалось. В настоящее время, в соответствии с действующим УК РФ в формальных составах, где имеется такая характеристика интеллектуального момента умысла, как заведомость, умысел может быть 'только прямым. При этом сознание виновным одного из объективных признаков, образующих такой состав, может варьироваться от допу-ф щения с высокой степенью вероятности наличия такого признака до неопровержимого знания об этом. Таким образом, формула интеллектуального элемента прямого умысла при легализации преступных приобретений может быть определена как такое состояние сознания виновного, когда он знал или, по крайней мере, допускал с высочайшей степенью вероятности, что преобразуемые им материальные ценности приобретены уголовно-противоправным способом, и не мог этого не допускать. Необходимо отметить, что подобное понимание признаков интеллектуального момента прямого умысла полностью соответствует как принятой во многих государствах Европы практике применения уголовно-правовых основ борьбы с легализацией преступных приобретений, так'и Страсбургской конвенции, которая допускает, что f законодательные власти государства, ратифицировавшего это международное соглашение, могут в соответствии со своим внутригосударственным законодательством установить, что лицо, совершившее общественно опасное деяние на почве «отмыва( ч ф 4 136 См. Якушин В.А. Субъективное вменение и его значение в 1998. С. 139. уголовном праве. Тольятти, |
Нам же представляется, что само наличие такой черты интеллектуального момента умысла при легализации незаконных приобретений, как допущение виновным факта завладения материальными ценностями запрещенным законом способом, которое никак нельзя отождествить с четким и неопровержимым знанием лица о данном обстоятельстве, еще не означает, что умысел виновного по своей форме является косвенным. Дело в том, что признак сознательного допущения характеризует не интеллектуальный, а волевой момент косвенного умысла в материальном составе'. Поэтому представляется не совсем правильным отождествлять с косвенным умыслом вид умысла в формальном составе, интеллектуальный момент которого характеризуется сознательным допущением наличия какого-либо юридически значимого фактического обстоятельства. Нам кажется, что признак допущения виновным факта завладения материальными ценностями запрещенным законом способом в формальном составе легализации незаконных приобретений заменяет собой такой признак интеллектуального момента прямого умысла, как предвидение возможности наступления общественно опасных последствий в материальном составе преступления, в то время как признак знания тех же обстоятельств в исследуемом нами составе преступления заменяет признак предвидения неизбежности наступления таких последствий. Такая концепция не противоречит ни действующему уголовному закону, ни обычной практике интерпретации законодательного оп190 ’ До принятия действующего ныне У К РФ в отечественной уголовно-правовой литературе на это также обращал внимание А.И. Рарог, который предлагал отождествлять сознательное допущение только с волевым моментом косвенного умысла {Рарог А.И. Общая теория вины в уголовном праве: Учеб. пособие. М., 1980. С. 41). Против признания косвенного зтиысла формой вины в формальных составах в современной юридической литературе высказываются также Блинников В.А. и Устинов B.C., аргументируя это тем, что невозможно совершить сознательное общественно опасное деяние не желая, а лишь сознательно допуская его совершение. Таким образом указанные авторы также отождествляют допущение только с волевым моментом косвенного умысла в формальных составах преступлений {Блинников В.А., Устинов B.C. Лжесвидетельство; уголовно-правовые, криминологические, уголовнопроцессуальные и криминалистические аспекты. Ставрополь, 1999. С. 41). ределения прямого умысла применительно к формальному составу преступления. Справедливым, будет замечание о том, что для признания допустимости косвенного умысла в формальных составах преступления ранее имелись как теоретические, так и законодательные предпосылки. В действующем уголовном законе, как верно замечено В.А. Якушиным, в свете научных рекомендаций уточнено содержание интеллектуальных моментов как прямого, так и косвенного умысла, изменилась трактовка характера предвидения общественно опасных последствий, которое в прямом умысле может варьироваться в пределах от возможности до неизбежности, в то время как в косвенном умысле ограничивается только возможностью*. В ранее действовавшем российском уголовном законодательстве предвидение возможности наступления общественно опасных последствий вообще не упоминалось в ст. 8 У К РСФСР, которая определяла виды форм вины в качестве признака интеллектуального момента прямого или косвенного умысла. Таким образом, имелись достаточные основания полагать, что косвенный умысел мог возникать и при совершении преступления с формальным составом, при этом предвидение возможности существования каких-либо обстоятельств отождествлялось с признаком сознательного допущения, который, как указывалось выше, характеризовал волевой момент косвенного умысла в материальных составах. Комментируя подобное положение вещей, Г.А. Злобин и Б.С. Никифоров отмечали, что, вопреки ясному смыслу закона, который делил умысел на виды только в области отношения к последствиям, различные литературные источники говорили о видах умысла применительно к формальным преступлениям и к формальным элементам материальных преступлений (как, например, признак беременности потерпевшей при квалифицированном убийстве. В. J l.f. 191 ' См. Якушин В.А. Субъективное вменение и его значение в уголовном праве. Тольятти, 1998.-С . 139. ^ Злобин Г.А., Никифоров Б.С. Умысел и его формы. М „ 1972.-С . 141. В свое время высказывалось и предложение выделить дополнительную форму вины заведомость, которая вбирала бы в себя признаки косвенного умысла и преступной самонадеянности (т. е. легкомыслия в терминологии действующего уголовного закона)'. Это, вероятно, объяснялось общностью черт интеллектуального элемента этих двух видов различных форм вины. Однако одобрения такое предложение не встретило в силу того, что при подобном подходе полностью игнорировалось различие их волевых моментов, которые в значительной мере определяют общественную опасность поведения лица, совершающего преступление. Для нас же подобные точки зрения служат убедительным доказательством того, что признак заведомости ранее также ассоциировался с косвенным умыслом. В настоящее время, когда действующий У К РФ расставил все точки над «i», следует признать, что в формальных составах, где имеется такая характеристика интеллектуального момента умысла, как заведомость, умысел может быть только прямым. При этом сознание виновным одного из объективных признаков, образующих такой состав, может варьироваться от допущения с высокой степенью вероятности наличия такого признака до неопровержимого знания об этом точно так же, как в материальных составах виновный может предвидеть как конкретную возможность наступления желаемого им последствия, так и очевидную неизбежность его наступления. Таким образом, формула интеллектуального элемента прямого умысла при легализации незаконных приобретений может быть определена как такое состояние сознания виновного, когда он знал или, по крайней мере, допускал с высочайшей степенью вероятности, что преобразуемые им материальные ценности приобретены уголовно-противоправным способом, и не мог этого не допускать. Необходимо отметить, что подобное понимание признаков интеллектуального момента прямого умысла полностью соответствует как принятой во 192 ' См. УтевскийБ.С. Вина в советском уголовном праве.-М., 1950.-С . 171. |