|
подменяет собою подлинное человеческое бытие, как это происходит в постмодернизме, а становится его органичной частью. Ключевым образом в выстраиваемой художественной действительности повести «Великорецкая купель» является образ деревни. В этом произведении продолжается традиция более ранней прозы В.Н. Крупина. Деревня в своих основах, в своей исконности, мир, противостоящий разрушительному воздействию времени. Труд, являющийся «солью» бытия крестьянина, организует жизнь выверенной многими поколениями чередой сезонных работ. А вот что интересно, что в памяти сохранились не дни, то есть не метеорология, а труд в этих днях. Лето сенокос, окучивание картошки, грядки, весна лед в погреб, навоз на поля, осень картошка и жатва, зима дрова, езда за сеном. Не было пустых дней» [49; 44]. Труд основа жизненного лада крестьянина: « Раньше строили ...у! Эх, как строили!Костя собирает ладонь в кулак и пристукивает по столу. Отца раскулачили знаешь за что? Ни за что не догадаешься. Не за богатство — с десять детей. Раскулачили за то, что коммунарам не давал спать. Он с пяти, с шести в кузне, горн разогревает и стучит. А они с вечера дела обсуждали, заседали, напились, им спать надо, а он стучит-грсмит по наковальне. Эх, а стук был! Веселый звон по деревне» [49; 45]. Быт деревенского мира напрямую соотносится с его бытием. Крестьянский быт изначально одухотворен, а бытие крестьянина не мыслимо без простых с виду вещей, на первый взгляд, не имеющих никакого отношения к нравственной системе человека: «Из детства: бабушка расстраивалась, когда теряла ухват, привычный к рукам, дедушка топор. Тут примеры взаимной любви, то есть осязание влияет на меру и оценку вещей [30; 23]. «Крестьянский двор, отмечает А.П. Ланщиков, это не просто жилье..., а сложившаяся в ходе многовекового развития жизнестойкая универсальная ячейка общей структуры земледельческого хозяйства, в основе которой лежат семейные отношения. Все вопросы, начиная от воспитания дегей и кончая вопросами научного землепользо129 |
32 и героя”1. Он приобретает особое значение с связи со спецификой образа центрального персонажа. С одной стороны, несобственно-прямая речь способствует “снижению” роли авторского начала, которое и является средоточием определенной национальной и вероисповедальной струи. Одновременно становится невозможным внесение в рассказ о герое какойлибо оценки при повествовании от третьего лица. При всем том, неправомерно в отношении прозы Крупина говорить о “растворении” автора, “то есть ... последней духовной инстанции самого автора”1 2. Писателем создается именно поэтический образ (в терминологии В.Кожинова) с его “всеохватывающим, всепроникающим характером и несравненной интенсивностью, активностью мысли”3. Не нарушается закон художественного творчества, согласно которому “между изображающим реальным миром и миром изображенным в произведении проходит резкая и принципиальная граница. (...) Но совершенно недопустимо понимание этой принципиальной границы как абсолютной и непереходамой... При всей неслиянности изображенного и изображающего мира, при неотмеченном наличии принципиальной границы между ними они неразрывно связаны друг с другом и находятся в постоянном взаимодействии../’4 Художественная реальность не подменяет собою подлинное человеческое бытие, как это происходит в постмодернизме, а становится его органичной частью. Ключевым образом в выстраиваемой художественной действительности повести “Великорецкая купель” является образ деревни. В этом произведении продолжается традиция более ранней прозы Крупина. Трудно в полной мере согласиться с И.Золотусским, говорящим о том, что в 1 Соколова Л.А. Несобственно-авторская (несобственно-прямая) речь как стилистическая категория. Томск: ТГУ, 1968. С. 22. 2 Гусев В.И. Герой и стиль (К теории характера и стиля. Советская литература на рубеже 60-70-х годов). М.: Художественная литература, 1983. С. 10. 3 Кожинов В.В. Виды искусства. М.: Госиздательство. Искусство, 1960. С. 85. 4 Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: Художественная литература, 1975. С. 402. 33 Крупине “деревенская, крестьянская культура так слилась... с городом, что получилось нечто новое новый талант”1. Если обращаться не к тематической, а к идейной доминанте, то Крупина можно относить к писателям деревенской ветви литературы, увидевшим, как пишет А.Ланщиков, “в настоящей деревне узел таких противоречий и конфликтов, которые нельзя не назвать историческими”1 2. Деревня в своих основах, в своей исконности, мир, противостоящий разрушительному воздействию времени. Труд, являющийся “солью” бытия крестьянина, организует жизнь выверенной многими поколениями чередой сезонных работ: “А вот что интересно, что в памяти сохранились не дни, то есть не метеорология, а труд в этих днях. Лето сенокос, окучивание картошки, грядки, весна лед в погреб, навоз на поля, осень картошка и жатва, зима дрова, езда за сеном. Не было пустых дней” (24; 44). Труд основа жизненного лада крестьянина: “Раньше строили... у! Эх, как строили! Костя собирает ладонь в кулак и пристукивает по столу. Отца раскулачили знаешь за что? Ни за что не догадаешься. Не за богатство десять детей. Раскулачили за то, что коммунарам не давал спать. Он с пяти, с шести в кузне, горн разогревает и стучит. А они с вечера дела обсуждали, заседали, напились, им спать надо, а он стучит-гремит по наковатьне. Эх, а стук был! Веселый звон по деревне” (24; 45). Быт деревенского мира напрямую соотносится с его бытием. Крестьянский быт изначально одухотворен, а бытие крестьянина не мыслимо без простых с виду вещей, на первый взгляд, не имеющих никакого отношения к нравственной системе человека: “Из детства: бабушка расстраивалась, когда теряла ухват, привычный к рукам, дедушка топор. Тут примеры взаимной любви, то есть осязание влияет на меру и оценку вещей” (18; 23). “Крестьянский двор, отмечает А.Ланщиков, это не просто 1 Золотусский И.П. Очная ставка с памятью. М.: Современник, 1983. С. 5. 2 Ланщиков А.П. Избранное. М.: Современник, 1989. С. 62. 34 жилье..., а сложившаяся в ходе многовекового развития жизнестойкая универсальная ячейка общей структуры земледельческого хозяйства, в основе которой лежат семейные отношения. Все вопросы, начиная от воспитания детей и кончая вопросами научного землепользования, находят здесь свое рациональное решение, соответственное содержанию крестьянского труда”1. Мир прозы Крупина характеризуется равноценностью бытия героев и окружающих их деталей крестьянской жизни. Изба преодоление времени (в “Повести о том, как...” срок действия ручки Евланя испытывает на стенах избы), своего рода константа народного существования (в повести “Великорецкая купель” по прошествии многих лет принимает она Чудинова и Веру). В определенной степени изба символизирует жизнестойкость самой земли (одинокая изба Арсени в погибшей деревне: “Спасибо, зашел, брат, не побрезговал моими хоромами. Как они на меня обрушатся, приезжай хоронить. (...) А то и хоронить не надо. Гень! Как дом рухнет, меня погребет, тогда бензину не пожалей, плесни, и спичку. И Севастополь горит!” (14; 28)). Печь в избе пробуждает в героине исконное, ей не ведомое, крестьянское умение (“Великорецкая купель”). Несет, вслед за физическим, духовное очищение баня: “Костя курит, лицо его, посвежевшее в бане, довольно улыбается: У нас с тобой теперь начнутся по субботам чайные запои” (24; 68) (“Прощай, Россия, встретимся в раю”). Деревня хранит отголоски и былинного величия Руси: “Сильные были люди, палицами в сорок пудов бились. (...) Один у нас застрял на телеге в овраге, ударил лошадь не тянет, тогда выпряг, телегу выволок сам, говорит лошади: “Извини, не сердись: сам еле выволок” (24; 53). Трактовка образа деревни Крупяным сходна с мыслями, высказываемыми Ю.Селезневым о “запеве” романа В.Белова “Кануны”: “Этот запев с одинаковым правом мог предшествовать повествованию о событиях десятого, четырнадцатого, 1 Ланщинков А.П. Избранное. М.: Современник, 1989. С. 66. |