|
дово молятся только старообрядцы, и более в упор угнетению, постигшему эти обряды, нежели по существу или порыву. В общем же все русские, исполняя обряды, имеют молитву вне их, независимо от них... как нечто особое, как другой, лирический, свой у каждого мир» [210; 301]. Напротив, «форма» созидает соборность: «Освоение Нового и Ветхого заветов для русского православного человека совершалось не только посредством индивидуального чтения духовных произведений..., сколько как раз личным участием в православном соборном богослужении, которое и сформировало особую поведенческую структуру, особый православный менталитет» [107; 268]. «Форма», воспринимаемая в ее изначальном значении, предстает самой сутыо явления: «Когда служба сократится до часу, когда будет близко пришествие антихриста» [28; 62]. Утверждение писателем особой сущности русского и православного бытия опирается на исторический опыт. История народа это, в произведениях В.Н. Крупина, не столько многовековое существование нации, сколько пространство народного пути. Эта мысль выражается автором в различных (сказочных, былинных, литературных, собственно исторических) формах. Событие и образ, имеющие отношение к народному бытию, не являются простыми приметами исторического времени. Поэтому они не имеют временной удаленности от настоящего, их реальность надвременного характера. (Конечно, нельзя прямолинейно отходить от конкретики художественной ткани, в которой присутствует последовательное и ретроспективное развитие действия, но нужно учитывать при этом, что эти черты прерогатива бытовой, но не бытийной сферы). «Сильные были люди, палицами в сорок пудов бились» [53; 53] это и элемент рассказа о досоветском, дореволюционном времени, и ассоциативное упоминание о времени былинном. В характеристике образа Чудинова («Великорецкая купель») есть момент переклички его с Иваном Сусаниным, реальным историческим лицом. Путь к храму символизирует и историю национального освобож145 |
54 повестей 90-х годов сходна с воззрениями не героя-повествователя произведений Крупина предшествующих лет, а со взглядами суровой старообрядчицы. Точнее, она близка всем сливающимся в монологе голосам отражениям мировидения героев: “У Кости три условия к церкви. (...) Первое: батюшка должен приезжать в церковь не на машине, а на лошади. Второе: церковь должна отапливаться дровами, и третье: в ней не должно быть электричества, а только тот свет, что от свечей. Сколько поставят, столько и свету. Попутное, но уже невыполнимое условие это то, чтобы свечи были из чистого воска...” (24; 49). Столь же непосредственным является отношение героев к православному обряду. Речь идет о недопустимости обособления духа веры и ее “формы”. Так, Николай Иванович считает необходимостью исполнение обряда крещения, ношение креста, наличие в доме икон, чтение молитв (“Великорецкая купель”); участие в общей молитве важно для всех действующих лиц повести “Крестный ход”, центральный мотив этого и других произведений может рассматриваться как форма православного служения. Писателем опровергается точка зрения, разделяемая, в частности, В.Розановым: “Обряды и все русские исполняют, при обрядах присутствуют; но обрядово молятся только старообрядцы, и более в отпор угнетению, постигшему эти обряды, нежели по существу или порыву. В общем же все русские, исполняя обряды, имеют молитву вне их, независимо от них... как нечто особое, как другой, лирический, свой у каждого мир”1. Напротив, “форма” созидает соборность: “Освоение Нового и Ветхого заветов для русского православного человека совершалось не только посредством индивидуального чтения духовных произведений..., сколько как раз личным 1 Розанов В.В. Сумерки просвещения. М: Педагогика, 1990. С. 301. 55 участием в православном соборном богослужении, которое и сформировало особую поведенческую структуру, особый православный менталитет”1. “Форма”, воспринимаемая в ее изначальном значении, предстает самой сутью явления: “Когда служба сократится до часу, когда будет близко пришествие антихриста” (17; 62). Не только конечная цель пути, но и все его промежуточные вехи отмечены непременным тяготением к приоритету духовного начала: дорога Чудинова на Соловки не складывается, “куда бы, к чему бы он (Чудинов Н.Ф.) приехал, да еще не на пароходе “Зосима и Савватий”, а на “Демьяне Бедном”, так переименовали пароход” (14; 22). Путь героя повести “Слава Богу за все” -не похож на путь Симы, при том, что тот и другой идут к храму. Усиливается эта несхожесть при помощи композиционного приема: встреча названных действующих лиц происходит тогда, когда Сима возвращается обратно, что обусловливает, таким образом, разнонаправленность движения: “Большой привет с большого БАМа, закричал он (Сима Н.Ф.), а ведь я тебя точно вычислил! Я уже и у святыни побывал и еду полный цурюк. (...) Извини-подвинься, но зачем же достижения науки и техники, зачем колесо? Я уже съездил, ты все тащишься” (25; 81). То, что у Крупина ограничено рамками образа, несходного с героемповествователем персонажа, в повести А.Мелихова “Высокая болезнь” развернуто в близкое авторскому “я” мировидение: “Как в собственную усадьбу, я катался на попутках в Новгород, чтобы наконец сродниться с каждой церквухой. (...) Чтобы натянуться струной... перед еще невиданным Рерихом, Малевичем, Врубелем, черт знает кем еще, я не ленился катить в Харьков, в Минск, в глушь, в Саратов...”1 2 Духовное 1 Есаулов И.А. Категория соборности в русской литературе. -Петрозаводск: Изд-во Петрозаводского госуниверсигета, 1995. С. 268. 2 Мелихов А. Высокая болезнь // Октябрь. 1997. № 8. С. 30-31. 56 содержание мира преломляется через эстетическую и даже утилитарную (повышение интеллектуального уровня) сторону восприятия, утрачивая способность влиять на внутренний мир героя. Утверждение писателем особой сущности русского и православного бытия опирается на исторический опыт. История народа это, в произведениях Крупина, не столько многовековое существование нации, сколько пространство народного пути. Эта мысль выражается автором в различных (сказочных, былинных, литературных, собственно исторических) формах. Событие и образ, имеющие отношение к народному бытию, не являются простыми приметами исторического времени. Поэтому они не имеют временной удаленности от настоящего, их реальность надвременного характера. (Конечно, нельзя прямолинейно отходить от конкретики художественной ткани, в которой присутствует последовательное и ретроспективное развитие действия, но нужно учитывать при этом, что эти черты прерогатива бытовой, но не бытийной сферы.) “Сильные были люди, палицами в сорок пудов бились” (24, 53) это и элемент рассказа о досоветском, дореволюционном времени, и ассоциативное упоминание о времени былинном. В характеристике образа Чудинова (“Великорецкая купель”) есть момент переклички его с Иваном Сусаниным, реальным историческим лицом. Путь к храму символизирует и историю национального освобождения: “Суворов вон какой умный, почему? Александр Невский почему тевтонов расхвостал? Донской Дмитрий почему навеки славен? Кутузов почему негасим для потомков? В Бога верили!” (14; 44). Русское бытие строится на основе православной веры: “Если чего и достигают русские, только с помощью Бога, другого нет” (14; 53). Отсюда его обращенность к духовному началу. Как отражение этого наличие двух ипостасей Руси: земной и небесной. |