|
ность. Формы зла, обобщаясь, возводятся к одному образу сатане, и уже в дайной ипостаси утрачивают всякую самостоятельность, подчиняясь единому «высшему» началу. Наделение образов, сохраняющих непосредственную художественность (за исключением таких персонажей как «мэрские работы в бронежилетах...новая разновидность говорящего на русском двуногого существа» [58; 68], которые изображены схематично, лишенными человеческих черт), «бесовскими» характеристиками неотделимо от исторической конкретики: «...Россия, но обилию своих жертв, по величине своей святости последний бастион, который не одолел Сатана» [58; 89]. Сравним: «...господствующая в СССР идеология с самого возникновения социалистического государства являлась насквозь мифологической» [107; 159]. Обращая внимание на вывод, который делает Л.Лосев на основе анализа советской действительности, И.А. Есаулов уточняет сущность советской идеологии, считая ее идеологией антиправославной. «Власть от Бога... а разве не бывает власти от сатаны? » [11; 15]. Характеристика всех персонажей, находящихся в оппозиции национальному, подчеркнуто дьявольская (несомненно, изначальная направленность их деяний определена как антиправославная: «... свое село теперь уже не село, непонятно что, какоето собачье название эрпэгэгэ). <.. > Деревня лучше бы пристала родному Святополыо, потому что и в Святополье церковь была порушена, а какое ж село без церкви? А деревня какая без часовни? Так что, видно, эрпэгэгэ в самый раз» [11; 4], но акцент делается на разрушение Руси). В повести «Крестный ход» государственная власть названа «антихристовыми слугами» [11; 61], а в повести «Как только, так сразу» безбожным барбосом» [28]. Таким образом, при всей конкретизации зла, писатель ни к коей мере не признает его самостоятельного существования. За частной картиной просматриваются философские вопросы о сущности бытия. Излагая «исследование души и судьбы» русского народа, И.А. Ильин прежде всего замечает: «Только любовь положительна: созерцая и раз148 |
60 Конечно, нет. Но они влияли на мир и постепенно сделали его “под себя”, чтобы удержаться в гениях” (18; 4). Советское время (именно революцией 17го года помечает писатель начато разрушительного воздействия на русское бытие) принесло этот разор в Россию. Понятие материальности выступает у Крупина антиподом духовности, и в этом смысле приобретает противостоящее Христу, анти-христово содержание. У Л.Бородина зло не обладает собственным бытием, оно есть отрицание добра. У В.Крупина этот же момент подчеркивается особым положением злого начала в художественной ткани, что не мешает ему приобретать конкретную образность. Формы зла, обобщаясь, возводятся к одному образу сатане, и уже в данной ипостаси утрачивают всякую самостоятельность, подчиняясь единому “высшему” началу. Наделение образов, сохраняющих непосредственную художественность (за исключением таких персонажей как “мэрские роботы в бронежелетах... новая разновидность говорящего на русском двуногого существа” (25; 68), которые изображены схематично, лишенными человеческих черт), “бесовскими” характеристиками неотделимо от исторической конкретики: “...Россия, по обилию своих жертв, по величине своей святости последний бастион, который не одолел Сатана” (25; 89). Сравним: “...господствующая в СССР идеология с самого возникновения социалистического государства являлась насквозь мифологической”'. Обращая внимание на вывод, который делает А.Лосев на основе анализа советской действительности, И.Есаулов уточняет сущность советской идеологии, считая ее идеологией антиправославной. Тема анти-христовой сущности постмонархической власти в России получит развитие и в прозе Л.Бородина. “Власть от Бога... а разве не бывает власти от сатаны?” (14; 15). Характеристика всех 1 1 Есаулов И.А. Категория соборности в русской литературе. -Петрозаводск: Изд-во Петрозаводского госуниверситета, 1995. С. 159. 61 персонажей, находящихся в оппозиции национальному, подчеркнуто дьявольская (несомненно, изначальная направленность их деяний определена как антиправославная: “...свое село теперь уже не село, непонятно что, какое-то собачье название эрпэгэтэ. Деревня лучше бы пристала родному Святополью, потому что и в Святополье церковь была порушена, а какое ж село без церкви? А деревня какая без часовни? Так что, видно, эрпэгэтэ в самый раз” (14; 4), но акцент делается на разрушении Руси). Власти, чиновники, Шлемкин (“Великорецкая купель”) именуется “иудами, сатанятами, чертями” (14; 64), “иродами содомовыми” (14; 64), “нехристями” (14; 64), “чертом рогатым” (14; 39), прислужниками дьявола, христопродавцами. В повести “Крестный ход” государственная власть названа “антихристовыми слугами” (17; 61), а в повести “Как только, так сразу” “безбожным барбосом” (18; 11). Определение власти конкретно, вплоть до ее политической характеристики, и в этом аспекте подчеркивается идейная преемственность представителей советской и постсоветской государственности: “бесы-коммунисты” (17; 77), “бесы-демократы” (17; 77). Они находятся в одной плоскости материального временного существования (вневременное бытие недоступно злу как таковому: “Кто это сказал, что последним к Богу придет сатана? Значит, я предпоследним” (25; 93), говорит главному герою слуга сатаны). Таким образом, при всей конкретизации зла, писатель ни в коей мере не признает его самостоятельного существования. За частной картиной просматриваются философские вопросы о сущности бытия. Излагая “исследование души и судьбы” русского народа, И.Ильин прежде всего замечает: “Только любовь положительна: созерцая и размышляя, любовь... является величайшей познавательной силой человеческой души”1. На 1 1 Ильин И. Сущность и своеобразие русской культуры // Москва. 1996. № 1. С. 171. |