сколько иные: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» [71]. О погибших «за други своя» отце и брате вспоминает Николай Иванович, что понимается как проявление активной, действенной любви к Отечеству. Подобные национально-православные ориентиры имеют у В.Н Крупина еще один аспект, углубляющий их содержание. Как пишет В.В. Кожинов, «вся человечность живет можно бы даже сказать, таится в самой глубине русского национального характера» [179; 245]. Русская соборность понимается первым шагом на пути к духовному единению всего мира: «Спасем Россию спасем мир» [58; 89]. Стиль прозы Владимира Крупина взаимосвязан с особенностями образа центрального героя-повествователя, 15 первую очередь, соотнесенностью его голоса и голоса автора. В повестях писателя 90-х годов можно обнаружить тенденции, которые, приняв качественно новый облик, определяют в целом жанровые особенности произведений В.Н. Крупина последних лет. Духовная проблематика и содержание произведений писателя на рубеже XX XXI веков определяют и жанр произведений. Не касаясь повестей, в которых главный герой наделен явными биографическими, по отношению к автору, чертами («Прости, прощай...», «Курс молодого бойца», «Боковой ветер», «Сороковой день») и в которых эта биографическая близость писателю предопределяет ракурс изображения, обратимся к произведениям, где образ гсроя-рассказчика имеет также символическую плоскость. В повести «От рубля и выше» подобное взаимоотношение трансформируется в «антиотражение» (образ Мити, сына художника Валеры). В таких произведениях, как «Повесть о том, как...», «Варвара», «Вятская тетрадь» (последнее мы склонны считать не циклом рассказов, как это делает исследователь Л.Скаковская [133], а единым целостным произведением) конкретизированный образ героя-повествователя, независимо от того, большее или меньшее художе155 |
70 увезли его (Чудинова Н.Ф.) из Святополья, увезли с милицией за отказ служить в армии. (...) Вот какой грех взял на себя Николай Иванович, а отмолимый или неотмолимый. Бог знает” (14; 4). Понимание греховности отказа от защиты родины актуализируется в контексте проблематики сегодняшнего времени. Грех Чудинова это грех, вина народа: “В том же Писании: “Нет большей любви, чем умереть за други своя”, от Иоанна, глава пятнадцать, стих тринадцатый” (14; 49). В Библии (указание на точный источник сказанного не типично для художественной прозы писателя) слова несколько иные: “Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих”1. О погибших “за други своя” отце и брате вспоминает Николай Иванович, что понимается как проявление активной, действенной любви к Отечеству. Подобные национально-православные ориентиры имеют у Крупина еще один аспект, углубляющий их содержание. Как пишет В.Кожинов, “вся человечность живет можно бы даже сказать, таится в самой г л у б и н е русского национального характера”1 2. Русская соборность понимается первым шагом на пути к духовному единению всего мира: “Спасем Россию спасем мир” (25; 89). Специфика стиля прозы Владимира Крупина напрямую обусловливается особенностями образа центрального героя-повествователя, в первую очередь, соотнесенностью его голоса и голоса автора. В повестях писателя 70-80-х годов можно обнаружить тенденции, которые, приняв качественно новый облик, определяют в целом жанровые особенности стилистики произведений Крупина последних лет. Не касаясь повестей, в которых главный герой наделен явными биографическими, по отношению к автору, чертами (“Прости, прощай...”, 1 Евангелие (От Иоанна). // Библия. -Издание Новая Жизнь Кэмпус Крусейд фор Крайст Интернэшнл, 1991. -Гл. 15(13). 2 Кожинов В.В. Судьба России: вчера, сегодня, завтра. М.: Молодая гвардия, 1990. 71 “Курс молодого бойца”, “Боковой ветер”, “Сороковой день”) и в которых эта биографическая близость писателю предопределяет ракурс изображения, обратимся к произведениям, где образ героя-рассказчика имеет также символическую плоскость. Повести “Спасение погибших” (при неоднозначности жанровой отнесенности данного произведения, думаем, существует больше оснований охарактеризовать его как повесть, нежели как роман), “От рубля и выше” позволяют раскрыть тот принцип отношения к изображаемому, о котором мы говорили. Он заключается в том, что взгляд на описываемые события делается не со стороны, а изнутри. Герой-рассказчик внешне (через биографическое начато) и внутренне (посредством лирического начата) близок автору. Но, утверждая это, мы не можем принять точку зрения И.Стрелковой, согласно которой повествователь, школьный учитель Алексей Васильевич, и его погибший друг писатель Олег это второе и первое “я” автора1. Эти персонажи непосредственные участники происходящего, не несущие какой бы то ни было исключительности, и отражение их цельного внутреннего начата как творчество Олега, так и образы двух Олегов учеников Алексея Васильевича. В повести “От рубля и выше” подобное взаимоотношение трансформируется в “антиотражение” (образ Мити, сына художника Валеры). В таких произведениях как “Повесть о том, как...”, “Варвара”, “Вятская тетрадь” (последнее мы склонны считать не циклом рассказов, как это делает Л.Скаковская1 2, а единым целостным произведением) конкретизированный образ героя-повествователя, независимо от того, большее или меньшее художественное пространство ему отведено, характеризуется слиянием с 1 Стрелкова И. О живой и мертвой воде Н Наш современник. 1991. 12. 2 См.: Скаковская Л.Н. Образ автора в цикле рассказов В.Н.Крупина “Вятская тетрадь” // Жанрово-стилевые проблемы русской литературы XX века. Тверь, 1994. |