|
из листьев повезет упасть в воду, и они будут долго плавать по ней. Когда вырастают дети и внуки, надо приводить их к таким родникам. И смотреть на отраженное в них небо» [19; 253]. Православная символика в произведениях писателя является средством художественной реализации категории соборности. Она способна вместить в себя разные грани и уровни жизни (ситуативные, исторические, философские). «Жили они с Николаем Ивановичем так согласно, так тихо, так благообразно, что Вера часто вставала ночыо в своей комнате и молилась со слезами благодарности за успокоение своей старости. Молилась тихонько, чувствуя, что в соседней комнате стоит на молитве и Николай Иванович. <...> Была б Вера, горела бы лампадочка в углу, без лампадки неуютно и тревожно» [11; 521]. «Памятников с крестами и в виде крестов мастерская не делала.< ...> Вам признаемся по секречу, когда делаем памятники из мраморной крошки с цементом, то многие заказчики просят внутрь залить кресты. Иначе не позволяют» (11; 540). «Лежу, думаю: Ну, беда умру без покаяния, без причащения, без соборования. Были мне видения... <...> Видел ангела в сияющих одеждах, как в писании, одетого в одеянии, яко из молнии вытканном. <...> А когда смерть пришла, тут я сразу согласился, что это именно она» [11; 557]. «Высоким громким голосом Катя Лииатникова первая заводила акафист над размытыми дорогами, разъезженными колеями, под дождевым небом. И не бывало. И не будет у нас распевней и согласнее хора. И перепоет этот хор любые наши песни и гимны» [11; 557]. Не выделявший себя из рамок эпического национального начала лирический герой более ранних повестей В.Н. Крупина в прозе 90-х годов в значительной мере утрачивает свою индивидуально-личностную характеристику, роль в смысловой ткани произведений. Наделение персонажа говорящей фамилией, соотнесение его с обобщенным народным образом или реальным историческим 157 |
72 народным началом. На эту особенность прозы Крупина указывает Н.Подзорова: “Лирический герой Крупина плоть от плоти народной...”1 На примере более ранних произведений писателя исследователь выделяет весьма значимую черту его творчества увеличение содержательности каждого образа за счет символических коннотаций: “Воспоминательноисповедальный жанр, выбранный В.Крупиным, емок. Автор захватывает своими воспоминаниями-размышлениями сразу несколько эпох былинные времена, сегодняшний день, годы, что протекли по бывшей Владимирке вместе с каторжной Русью в Сибирь, время детства лирического героя'’1 2. К повестям Крупина приложимо раскрывающее их стилевую специфику следующее определение: “Символ... не только емкий, но и объемный образ, способный вместить в себя разные грани и уровни жизни (ситуативное, историческое, философское)”3. По словам Л.Зельцера, “центральный символ это конденсат целостности, смысловой сгусток, модель структуры и стиля”4, это понимание в образе идеи5. Не выделявший себя из рамок эпического национального начала лирический герой более ранних повестей Крупина в прозе 90-х годов в значительной мере утрачивает свою индивидуально-личностную характеристику, ее роль в смысловой ткани произведений снижается. Наделение персонажа говорящей фамилией, соотнесение его с обобщенным народным образом или реальным историческим персонажем (укорененным в национальной традиции), воссоздание конкретики народного единства все это свидетельствует о расширении писателем границ реалистического образа. 1 Подзорова Н.А. Корни и побеги: Проза 60-70-х гг. Литературные портреты, статьи, полемика. -М.: Московский рабочий, 1979. С. 190. 2 Там же. С. 185. 3 Хрулев В.И. Символика в прозе Леонида Леонова. Уфа: Башкирский университет, 1992.-С. 12. 4 Зельцер Л.З. Символ инструмент анализа художественного произведения. Владивосток: ДГУ, 1990. С. 12-13. 5 См.: там же. С. 11. |