|
турализма «реалистического» взгляда на мир с его «линейным» представлением о времени. В произведениях раннего периода и в повестях «Великорецкая купель», «Прощай, Россия, встретимся в раю», «Как только, так сразу» такой пространственно-временной образ деревенская изба или, шире, дом. В повестях «Крестный ход», «Слава Богу за все» дорога. Эти пространственные образы символическое выражение национального бытия и понятой в православном ключе (содержательная определенность дороги как пути к храму) русской истории. Выше мы говорили о специфике героя-повествовагеля у В.Н Крупина. Уточним сказанное, отметив систему группировки персонажей в его произведениях. Очевидно их деление, условно говоря, на «положительных» и «отрицательных». Критерием служит отнесенность к национальному бытию или, напротив, отсутствие и невозможность какой бы то ни было связи с ним. Деление героев осуществляется через слово. Речь «отрицательных» персонажей не способна звучать непосредственно, не становится частью художественной ткани. Некоторые исключения из этого наблюдения не представляются существенными, так как не затрагивают содержательной стороны. Это «самостоятельное» участие в развитии действия Шлемкина («Великорецкая купель»), речь Симы («Слава Богу за все»), участие в разговоре представителя протестантской конфессии («Крестный ход»). Характеристика названных персонажей предстает как оценка их «положительным» героем; данная особенность обусловливается тем значением, которое имеет слово в прозе писателя. «Слово играет у В.Н. Крупина, веселится. Оно и приплясывает иногда. Оно в духе, в настроении: Оно свободно внутри себя... И игра эта не книжная, не теоретическая..., а живая игра В ней соки есть, кровь» [175; 5], отмечает И.П. Золотусский. Ключевую роль в создании целостной картины бытия у В.Н. Крупина играет не образ, а слово. Ощутимо «доверие» к слову как самостоятельной, «живой» категории, способной соотноситься со строго определенным 161 |
76 границы действительности. Художественный мир становится непосредственным воплощением национального понимания бытия. Углубляясь таким образом, художественная реальность произведения освобождается от натурализма “реалистического” взгляда на мир с его “линейным” представлением о времени. Значение временной категории ослабляется в силу того, что для Крупина приоритетной становится другая категория пространственная. Мы приводили пример из “Повести о том, как...”, содержащий образно преломленное идейное положение, объясняющее приоритет пространственной категории над временной. Изба, символ вековечности бытия русского человека, противостоит разрушительной власти времени. Пространство способно совмещать в себе различные временные пласты. По этой причине важно отметить в повестях Крупина наличие особой пространственной организации. Суть ее заключается в том, что она способна как локализовать действие в границах исторически-конкретной реальности, так и расширять его пределы за счет использования символического плана произведения. В повестях раннего периода и в произведениях “Великорецкая купель”, “Прощай, Россия, встретимся в раю”, “Как только, так сразу” такой пространственный образ деревенская изба или, шире, дом. В повестях “Крестный ход”, “Слава Богу за все” дорога. Эти пространственные образы символическое выражение национального бытия и понятой в православном ключе (содержательная определенность дороги как пути к храму) русской истории. Названные образы организуют художественную ткань, структурно выстраивают ее. В их границах создается художественный мир, требующий определенного героя. Выше мы говорили о специфике героя-повествователя у Крупина. Уточним сказанное, отметив систему группировки персонажей в его 77 произведениях. Очевидно их деление, условно говоря, на “положительных” и “отрицательных”. Критерием служит отнесенность к национальному бытию или, напротив, отсутствие и невозможность какой бы то ни было связи с ним. Отграничение героев осуществляется через слово. Речь “отрицательных” персонажей не способна звучать непосредственно, не становится частью художественной ткани. Некоторые исключения из этого наблюдения не представляются существенными, так как не затрагивают содержательной стороны. Это “самостоятельное” участие в развитии действия Шлем кина (“Великорецкая купель”), речь Симы (“Слава Богу за все”), участие в разговоре представителя протестантской конфессии (“Крестный ход”). Характеристика названных персонажей предстает как оценка их “положительным” героем, данная особенность обусловливается тем значением, которое имеет слово в прозе писателя. “Слово играет у В.Крупина, веселится. Оно и приплясывает иногда. Оно в духе, в настроении. Оно свободно внутри себя... И игра эта не книжная, не теоретическая..., а ясивая игра. В ней соки есть, кровь”1, отмечает И.Золотусский. Ключевую роль в создании целостной картины бытия у Крупина играет не образ, как у Бородина, а слово. Ощутимо “доверие” к слову как самостоятельной, “живой” категории, способной соотноситься со строго определенным смыслом. В этом тоже наблюдается расхождение в стилевом решении с прозой Бородина, где постоянно возникает проблема соответствия внешнего абриса предмета или явления его содержанию, поиск этого соответствия как единственно возможной основы гармонии. В повестях Крушина за словом выстраивается образноассоциативный ряд, сложившийся в историческом народном бытии. Это не столько категория языка, сколько быта, восходящего к бытию. Разрушающийся образ частицы мироздания уводит и обозначающее его слово. 1 Золотусский И П. Очная ставка с памятью. М.: Современник, 1983. С. 5. |