купель», Саши Резвецовой из повести «Люби меня, как я тебя...», бабушки Лизы из рассказа «Прошли времена, остались сроки»); православную символику (чудо, свечи, крест, церковная служба, литургия); одухотворенность быта (быт героев повести «Великорецкая купель», рассказов «Прошли времена, остались сроки», «Зимние ступени»); фольклорное начало в категории соборности; народный язык и устное народное творчество (повести «Великорецкая купель», «Крестный ход»). Таким образом, говоря о прозе В.Н. Крупина 90-х годов, можно указать на обусловленность ее поэтики особыми взглядами писателя на литературное творчество, а также спецификой осмысления понятия художественного слова. Мир литературного произведения понимается как непосредственно приобщаемый ко внехудожественному бытию. Его отличает реальность пространственновременных отношений, конкретика образов. Ослаблено действие, снижена функциональная роль сюжета. Повесть В.Н. Крупина сближается с литературными жанрами, характеризующимися слабо выраженной художественностью. Духовная проблематика и содержание произведений писателя на рубеже веков определяют жанр произведений. Наблюдается тяга писателя к православным жанрам русской литературы: молитва, хождение, житие, притча («Крестный ход», «Молитва матери», «Прошли времена, остались сроки»). Но к жанрам православной литературы не в чистом виде, здесь мы наблюдаем модификацию жанров. В повестях писателя 90-х годов развивается глубинная взаимосвязь образов, усложняющая идейно-смысловую сторону текста, придающая ей символический характер. Каждый элемент художественного пространства включается в исторический, культурный контекст, осмысливается в рамках народной традиции. В прозе В.Н. Крупина этого периода претерпевает трансформацию (в сравнении с более ранними произведениями) образ центрального героя, соче168 |
85 художественности приводит в некоторых случаях к излишней публищютичности, на что мы указывали выше. Нельзя не отметить, что не всегда легко вести речь об иронии Крупина как собственно художественном приеме. Самоирония стремится пересилить самое себя, стать чем-то иным, не разрушительным, а жизнестроительным элементом, требующим прямого, непосредственного восприятия: “-Вот, показывает Костя по-прежнему стиснутый кулак. За что? Это не угроза, успокаивает Костя. Это проверка” (24; 47). Думаем, справедливо замечание В.Гусева о том, что в прозе В.Крупина “силен порыв к постижению подспудного в человеческой жизни”'. Выводы: Говоря о прозе Владимира Крупина 90-х годов, можно указать на обусловленность ее поэтики особыми взглядами писателя на литературное творчество, а также спецификой осмысления понятия художественного слова. Мир литературного произведения понимается как непосредственно приобщаемый ко внехудожественному бытию. Его отличает реальность пространственно-временных отношений, конкретика образов. Ослаблено действие, снижена функциональная роль сюжета. Повесть Крупина сближается с литературными жанрами, характеризующимися слабо выраженной художественностью. Наряду с этим развивается глубинная взаимосвязь образов, усложняющая идейно-смысловую сторону текста, придающая ей символический характер. Каждый элемент художественного пространства включается в исторический, культурный контекст, осмысливается в рамках народной традиции. В прозе Крупина 90-х годов претерпевает 1 1 Гусев В.И. Художественное и нравственное: Письма о литературе. М.: Художественная литература, 1988. С. 54. |