|
19 отражен в ст. 84 Псковской судной грамоты. Если в селе какого-либо землевладельца умирал изорник, у которого не было ни жены, ни детей, ни других родственников, то землевладелец мог продать имущество умершего в присутствии приставов и свидетелей из числа местных людей, а вырученную сумму взять себе в возмещение ссуды, в свое время выданной изорнику. В дальнейшем брат изорника или его другие родственники уже не имели права возбуждать иски относительно наследства. Можно допустить, что Шибенец крестьянин, у которого не было, говоря словами Псковской грамоты, «ни жены, ни детей, ни брата, ни племени»; Семьюн (Симеон) землевладелец, в имении которого Шибенец жил и к которому должно было перейти по закону его выморочное имущество; Храрь один из тех «сторонних людей», которые должны были следить за правильностью действий феодала при продаже «живота» умершего изорника»1. Представляется возможным и иное, более простое толкование грамоты. Шибенец был должником Семьюна. После смерти Шибенца, не оставившего наследников, часть наследства пошла на погашение долга, о чем и была дана расписка Семьюном. Можно предположить, что Шибенец был человеком, зависимым от церкви или монастыря, проживал на монастырской земле. Имущество такого лица, не оставившего наследников, по древнерусскому церковному праву должно перейти к церкви или монастырю, о чем и была составлена расписка. В науке истории права форма завещания была всегда дискуссионным вопросом. Полагалось, что степень грамотности населения в XI XII вв. была низкой и поэтому форма завещания была словесной. Берестяные грамоты дают нам обширный материал о высокой степени грамотности населения в то время, развеивая сомнения некоторых ученых на этот счет. Завещание оформлялось в присутствии священнослужителя. Представляется, что присутствие священника при составлении завещания было необходимо в связи с тем, что он становился Черепнин Л.В. Новгородские берестяные грамоты как исторический источник. М., 1969. С. 109. |
(является ли предшествующее не отрицанием или концом более длинного слова, скажем мене, неизвестно). Затем: «Я, как Бог даст, [с тобой]... разочтусь (другой вариант: увижусь)»'. Какой-то господин завещал Прокопье право требования долга в размере 10 гривен серебра. Иева в письме извещает Прокопью о согласии выполнить обязательства по договору займа. Представляет в этой связи интерес и Новгородская берестяная грамота Х»198. Грамота Х® 198 (стратиграфическая дата — последняя треть X III в.): Перевод: «"О т Семьюна. Вот я взял у Храря наследство Ш ибенца. А больше нет дела никому" (т.е. больше никто не имеет права предъявлять имущественные претензии к Храрю). Это расписка, которую Храрь получил А от официального лица —Семьюна» . А.В. Арциховский для толкования грамоты использовал ст. 90 Русской Правды. Предполагается, что Ш ибенц, княжеский вотчинник, живет вне общины. Еще более вероятно, что он государственный смерд, который не имеет детей, которые могли бы претендовать на наследство. Поэтому-то наследство Шибенца перешло под ответственное хранение Храрю. Храрь, очевидно, староста общины, который впоследствии и передал наследство Шибенца, Семыону представителю власти®. Л.В. Черепнин связывает толкование грамоты со ст. 84 Псковской судной грамоты: «Но Ш ибенца вовсе не обязательно считать государственным смердом. Он мог быть и частновладельческим вотчинным крестьянином. Случай с ним хорошо укладывается в рамки того правопорядка, который отражен в ст. 84 Псковской судной грамоты. Если в селе какого-либо землевладельца увлирал изорник, у которого не было ни жены, ни детей, ни других родственников, то землевладелец мог продать имущество умершего в присутствии приставов и 244 ' Зализняк А.А. Древиеновгородский диалект. М., 1995. С. 410. ’ Там же. С. 405. ’ Арциховский А,В., Тихомиров М.Н. Новгородские фамоты на бересте (из раскопок 1955 г.). М., 1958. С. 105. свидетелей из числа местных людей, а вырученную сумму взять себе в возмещение ссуды, в свое время выданной изорнику. В дальнейшем брат изорника или его другие родственники уже не имели права возбуждать иски относительно наследства. М ожно допустить, что Ш ибенец крестьянин, у которого не было, говоря словами Псковской грамоты, "ни жены, ни детей, ни брата, ни племени"; Семьюн (Симеон) — землевладелец, в имении которого Ш ибенец жил и к которому должно было перейти по закону его выморочное имущество; Храрь один из тех "сторонних людей", которые должны были следить за правильностью действий феодала при продаже "живота" умершего изорника»'. Представляется возможным и иное толкование грамоты, более простое. Шибенец был должником Семьюна. После смерти Ш ибенца, не оставившего наследников, часть наследства пошла на погашение долга. О чем и была дана расписка Семьюном. М ожно предположить, что Ш ибенец был человеком, зависимым от церкви или монастыря, проживал на монастырской земле. Имущество такого лица, не оставившего наследников, по древнерусскому церковному праву должно перейти к церкви или монастырю. О чем и была составлена расписка. Иллюстрацией о передаче по наследству права требования долга является Новгородская берестяная грамота № 213 и грамота № 138. Грамота К» 213 (стратиграфическая дата —конец 60-х-70-е гг. X III в.): Перевод: «Память на Радослава (т.е. памятная записка о его обязательствах) по поводу Местятки о том, что он (Радослав) завещал (не указано кому) получить с Местятки 7 гривен за кражу у жены (очевидно, Радослава), если станут в такую сумму судные деньги, а сам он получил в другом суде [свою] четвертую часть»’ . В науке истории права форма завещания была всегда дискуссионным вопросом. Полагалось, что степень грамотности населения в X I-X II вв. была 245 ' Черепнин Л.В. Новгородские берестяные грамоты как исторический источник. М., 1969. С. 109. ^Зализняк Л .Л Древненовгородский диалект. М., 1995. С. 400. низкой и поэтому форма завещания была словесной. Берестяные грамоты дают нам обширный материал о высокой степени грамотности населения в то время, развеивая сомнения некоторых ученых на этот счет. Завещание оформлялось в присутствии священнослужителя. Представляется, что присутствие священника при составлении завещания было необходимо в связи с тем, что он становился свидетелем доброй сознательной воли наследодателя, который должен быть в здравом уме и твердой памяти. О наследовании говорится и в берестяной грамоте X® 138, представляющей завещание, составленное с законными требованиями к форме наследования. Завещание Селивестра грамота Ха 138 (стратиграфическая дата 1300-е-начало 1310-х гг.): Перевод: «Вот я, раб Божий Селивестр, написал завещание. У Лунька полтина. У Захарьи полтина. У детей Алюя полтина. У детей Кузьмы Онисимова две гривны. У Семена Яковлева две цепи ценою в два рубля с крестом и доспехи ценою в две [гривны ] серебра. У Кю рика Тюльпина семьдесят гривен. У Бориска полтора рубля. У Петряича ватный тюфяк и корова поручная (т.е. взятая в качестве залога). У Селилы 10 гривен. У Слинька шапка ценою в 13 гривен. У Григория Роготина два рубля [и две (или: три, четыре)] ф ивны »'. Берестяная фамота интересна тем, что содержит характеристику формы завещания. Первая часть завещания подчеркивает индивидуальный характер волеизъявления наследодателя, где наследодатель, в данном случае Сильвестр, отмечает что он сам написал завещание. Вторая часть завещания' перечисляет правовые основания владения Сильвестром имущества, которое он передает по наследству. Такими основаниями были заключенные им договоры займа, на основании которых он перечисляет своих должников. То, что это именно договоры займа, свидетельствует наличие залога в качестве тюфяка (перины) и коровы. 246 ’ Зализняк А.А. Древненовгородский диалект. М., 1995. С. 436. |