Проверяемый текст
Рокунова Наталья Ивановна. Сюрреализм в социокультурном контексте постмодернизма (Диссертация 2008)
[стр. 41]

автора, информационная революция, утрата авторитета былыми дискурсами и т.д.), поэтому русский постмодерн рождается из поисков ответов на противоположную ситуацию из попыток реанимировать, хотя бы в пределах одного текста, культурную органику путем диалога разнородных культурных языков.
Поэтому там, где западный постмодерн имеет дело с фетишем (и его товарной сущностью), русский сталкивается с сакрализованной реальностью.
Это, по мнению М.
Берга, приводит к «фиктивности русского
постмодернизма» [27,с.15].
Русский постмодернизм только симулирует отказ от иерархий в стилях и предпочтениях, заявляя о принадлежности к западной системе координат, русские творцы пользовались ею абсолютно в других целях, поэтому определение «постмодернизма» как «конца концов» [66, с.251) в отечественной ситуации оказывается концом тупика и альтернатива советской эпохе симуляций, подлежащей деконструкции.
Берг связывает начало
русского постмодернизма с концептуализмом семидесятых годов, и процесс десакрализации и деконструкции в рамках этой практики носит для него положительный характер, а предметом процесса является «накопленная веками энергия власти и различные формы культурного, социального и символического капитала» [27 ,с.
57].
Отсюда, по мнению исследователя, мистичность, сатиричность русской постмодерной практики и абсолютно иное отношение к проблеме смерти автора.
Берг, отмечая особенности российского постмодернизма, исходит из линейности самой культурной ситуации, то есть ищет несовпадение через призму несуществующей идентичности.
При этом, по мнению Берга, получается, что «аппарат, принятый учеными для характеристики культурных процессов в рамках постмодерного дискурса, соответствует российскому на уровне методологии (деконструкция, симулякр, диалог) не соответствуя «идеологически»[27,
с.58].
На наш взгляд, это «несоответствие» происходит как раз из нелинейности, изоматичности современного культурного процесса, иначе, следуя мысли Берга, придем к выводу, что «постмодернизм»
41
[стр. 96]

рождается из поисков ответов на противоположную ситуацию из попыток реанимировать, хотя бы в пределах одного текста, культурную органику путем диалога разнородных культурных языков.
Поэтому там, где западный постмодерн имеет дело с фетишем (и его товарной сущностью), русский сталкивается с сакрализованной реальностью.
Это, по мнению М.
Берга, приводит к фиктивности русского
отказ от постмодернизма.
Русский постмодернизм только симулирует иерархий в стилях и предпочтениях, заявляя о принадлежности к западной системе координат, русские творцы пользовались ею абсолютно в других целях, поэтому определение «постмодернизма» как конца концов (Ж.
Деррида) в отечественной ситуации оказывается концом тупика и альтернатива советской эпохе симуляций, подлежащей деконструкции.
Берг связывает начало
годов, русского постмодернизма с концептуализмом семидесятых и процесс десакрализации и деконструкции в рамках этой практики носит для него положительный характер, а предметом процесса является накопленная веками энергия власти и различные формы культурного, социального и символического капитала.
Отсюда, по мнению исследователя, мистичность, сатиричность русской постмодерной практики и абсолютно иное отношение к проблеме смерти автора.
Берг, отмечая особенности российского постмодернизма, исходит из линейности самой культурной ситуации, то есть ищет несовпадение через призму несуществующей идентичности.
При этом, по мнению Берга, получается, что аппарат, принятый учеными для характеристики культурных процессов в рамках постмодерного дискурса, соответствует российскому на уровне методологии (деконструкция, симулякр, диалог) не соответствуя «идеологически».

На наш взгляд, это «несоответствие» происходит как раз из нелинейности, изоматичности современного культурного процесса, иначе, следуя мысли Берга, придем.
к выводу, что «постмодернизм»
только определенная стадия развития 96

[Back]