Проверяемый текст
Рокунова Наталья Ивановна. Сюрреализм в социокультурном контексте постмодернизма (Диссертация 2008)
[стр. 48]

идеологическими кодами не позволяют русскому постмодернизму полностью уйти от традиций андеграунда предыдущего периода, что, по мнению Маньковской, ограничивает сближение «пост» с массовой культурой.
[129,с.46] В сравнении с Западом, русский постмодернизм отмечен традиционным литературоцентризмом, особенно в момент его зарождения, стремлением художественной критики занять положение, равное искусству, плюс сочетание стремления к созданию новой мифологии или симуляции оной, с коммерческой, масскультурной компонентой.
Каждая эпоха изобретает свой ответ на вызов времени (если вспомнить А.
Тойнби
[187]), то же происходит и с искусством модернистский агон, нонконформизм 60-х.
В современных условиях стерильности, всеобщей анестезии «пост» предлагает способы на выбор от боли, шока, до игры на любопытстве, экологичности, искренности.
Уникальность становится искомым элементом, при этом ее поиск превращается в проблему.
Трудно протестовать в обществе, которое ждет протеста, а маргинальное быстро становится модой, классикой, иногда даже вписывается насильно в
мейнстрим [187,с.
44].
В этих условиях для российской реальности
становятся важными основания «сборки» существующего, в рамках глобальной деконструкции окружающей реальности социальной, политической, культурной.
Поиск оснований для этой сборки идет и через само искусство и через осмысление искусства.
Прозрачны параллели с европейской тенденцией объединения, которая и там тоже проходит в мучительных поисках форм и на художественном, и политическом уровнях.
В.
Савчук называет основным отличительным качеством художественной культуры этого времени стремление к «новой искренности»
[172, с.23].
Искренности, представляемой как адекватная категория для
существования искусства в условиях потери ценности эпатажа и авангардистской радикальности (об этом же пишет и М.
Эпштейн), анализируя творчество Венечки Ерофеева
Отличие новой искренности Савчук видит в том, что «где модернист искренен помимо воли, художник 48
[стр. 103]

идеологизированной антитоталитарными почвы идеологизированными, и как противовес «неборьбы» этой и но сугубо методами, тенденции антишестидесятнические настроения «дзен-поворота».
Одновременность игры с архетипами высокого искусства и идеологическими кодами не позволяют русскому постмодернизму полностью уйти от традиций андеграунда предыдущего периода, что, по мнению Маньковской, ограничивает сближение «пост» с массовой культурой.
В сравнении с Западом, русский постмодернизм отмечен традиционным литературоцентризмом, особенно в момент его зарождения, стремлением художественной критики занять положение, равное искусству, плюс сочетание стремления к созданию новой мифологии или симуляции оной, с коммерческой, масскультурной компонентой.
Каждая эпоха изобретает свой ответ на вызов времени (если вспомнить А.
Тойнби
[156]), то же происходит и с искусством модернистский агон, нонконформизм 60-х.
В современных условиях стерильности, всеобщей анестезии «пост» предлагает способы на выбор от боли, шока, до игры на любопытстве, экологичности, искренности.
Уникальность становится искомым элементом, при этом ее поиск превращается в проблему.
Трудно протестовать в обществе, которое ждет протеста, а маргинальное быстро становится модой, классикой, иногда даже вписывается насильно в
меинстрим [См.: 59].
В этих условиях для российской реальности
в рамках социальной, становятся важными основания «сборки» существующего, глобальной деконструкции окружающей реальности политической, культурной.
Поиск оснований для этой сборки идет и через само искусство и через осмысление искусства.
Прозрачны параллели с европейской тенденцией объединения, которая и там тоже проходит в мучительных поисках форм и на художественном, и политическом уровнях.
В.
Савчук называет основным отличительным качеством художественной культуры этого времени стремление к «новой искренности»
[146, с.
23].
Искренности, представляемой как адекватная категория для
103

[стр.,104]

существования искусства в условиях потери ценности эпатажа и авангардистской радикальности (об этом же пишет и М.
Эпштейн, анализируя творчество Венечки Ерофеева
[См.: 196]).
Отличие новой искренности Савчук видит в том, что «где модернист искренен помимо воли, художник
постиндустриальной эпохи искренен в своей воле пережить телом, акцией, встречей с другим, его болью импульсы бессознательного [146, с.
25]».
Искренность как художественный прием, который может быть реализован любыми адекватными инструментами, и взаимодействие искусств в этой ситуацией становится одним из наиболее востребованных инструментов для создания языка искусства.
Искренность как установка в творчестве, на наш взгляд, сопрягается с другой проблемой, проблемой ответственности за высказанное слово, то есть последствия художественного действа, развивающиеся и в процессе, и после него, особенно в условиях засоренности, переизбыточности текстов и стратегий в поле художественного особого уровня и нехудожественного.
Это провоцирует создание взаимодействия искусств, сохранение равновесия традиции/новации.
В XX в.
система коммуникаций изобразительного претерпела искусства (впрочем, как и всей системы искусств) глобальные трансформации, последовательно занимая все более и более широкое поле.
Авангард, отказавшийся от мимесиса, прорвавшись в бессознательное, все же мыслил категорией «художественного», даже идя «от противного», то есть от отрицания художественного.
Постмодернизм же решил не ломать, а расширить границы художественного как такового, заранее лигитимизировав себя.
Важнее становится не взгляд, точка зрения, а сам процесс смотренияпереживания.
В силу того, что постмодерная реальность лишена универсальной меры, на место соразмерности в типологии приходит более либеральная соотнесенность, критерии для понимания этой соотнесенности индивидуальны в каждом конкретном случае.
В этой ситуации все более часто на место «художественной жизни» в 104

[Back]