Проверяемый текст
Черных Владимир Юрьевич. Аксиология современной отечественной истории (Диссертация 2003)
[стр. 186]

186 Признавая важность индивидуализации, все же трудно согласиться с ней как с единственной и даже главной задачей истории.
Как любая наука, она должна иметь дело с законами.
Вопрос о возможности открытия и использования последних дискутируется со времен Аристотеля.
Большинство сегодняшних определений отмечает, что закон есть повторяющаяся, необходимая, существенная (или сущностная) связь явлений.
Повторяемость в истории достаточно очевидна и фиксируется уже в самом факте наличия общих понятий: «революция», «реформа» и т.д.
Несколько сложнее дело обстоит с
необходимостью или случайностью.
Крайние позиции данного смыслового ряда можно обозначить как «неизбежность» и «уникальность».
Первая из них человеческому разуму недоступна: вычислить все причинноследственные связи в принципе невозможно, а вопрос об их предопределенности относится скорее к компетенции религии, а не науки.
Уникальность явно существует, но она относительна и чаще всего зависит от масштаба «измерения»: рождение человека для него самого — факт исключительный а, скажем, для статистики вполне рядовой.
Однако абстрагироваться от случайностей историк не имеет права, т.к.
без них немыслимо развитие.
Другое дело, что между ними и закономерностью нет жесткой границы.
Поясним это на примере.
Хрестоматийный образец случайности, изменивший ход истории — ошибка Груши, опоздавшего к битве при Ватерлоо.
Даже не принимая во внимание вполне достоверную гипотезу о том, что всю авантюру с бегством Наполеона с Эльбы и последующими трагическими событиями «ста дней» спровоцировали (если не сказать «запрограммировали») англичане, дабы окончательно устранить Бонапарта из политики, можно привести массу доказательств того, что ошибка Груши была не совсем случайной, и главное, что она принципиально не повлияла на ход
событий.
Часть историков высказывает мнение, что маршал Груши мог самовольно изменить маршрут (как это сделал в 1800 г.
генерал Дезе, вовремя прибыв на поле битвы при Маренго, что обеспечило тогда победу французов), но не решился нарушить приказ
[стр. 65]

пользование удел не истории, а социологии.
В предмет истории также не должен входить и анализ тенденций развития объектов, т.к.
"абсолютно не допускающее предвидения воздействие каких-либо других объектов всегда может нарушить "тенденцию развития" и поэтому исключает всякую достоверность предсказания" (Риккерт, 1997.
С.
392-395).
В целом в концепции Г.
Риккерта нам представляются привлекательными следующие моменты: трактовка истории как процесса развития культурных ценностей; указание на интенциональный, ценностно-мотивированный характер деятельности человека; представление об исторической науке не как об адекватном (или все более близком к этому) "отражении" реальности, а как об определенном способе понимания действительности, причем, свободном от схематизма и идеологизации; попытка обосновать специфику предмета и метода истории; постановка проблемы исторического факта и др.
Главный недостаток (или крайне спорный момент) в ориентации данной методологии только на уникальное, что исключает обобщение, изучение любых вариантов упорядоченности и законосообразности в истории, использование общеи социально-психологических процедур исследования мотивации.
Признавая важность индивидуализации, все же трудно согласиться с ней как с единственной и даже главной задачей истории.
Как любая наука, она должна иметь дело с законами.
Вопрос о возможности открытия и использования последних дискутируется со времен Аристотеля.
Большинство сегодняшних определений отмечает, что закон есть повторяющаяся, необходимая, существенная (или сущностная) связь явлений.
Повторяемость в истории достаточно очевидна и фиксируется уже в самом факте наличия общих понятий: "революция", "реформа" и т.д.
Несколько сложнее дело обстоит с
необхо65

[стр.,66]

димостью или случайностью.
Крайние позиции данного смыслового ряда можно обозначить как "неизбежность" и "уникальность".
Первая из них человеческому разуму недоступна: вычислить все причинноследственные связи в принципе невозможно, а вопрос об их предопределенности относится скорее к компетенции религии, а не науки.
Уникальность явно существует, но она относительна и чаще всего зависит от масштаба "измерения": рождение человека для него самого факт исключительный, а, скажем, для статистики вполне рядовой.
Однако абстрагироваться от случайностей историк не имеет права, т.к.
без них немыслимо развитие.
Другое дело, что между ними и закономерностью нет жесткой границы.
Поясним это на примере.
Хрестоматийный образец случайности, изменивший ход истории ошибка Груши, опоздавшего к битве при Ватерлоо.
Даже не принимая во внимание вполне достоверную гипотезу о том, что всю авантюру с бегством Наполеона с Эльбы и последующими трагическими событиями "ста дней" спровоцировали (если не сказать "запрограммировали") англичане, дабы окончательно устранить Бонапарта из политики, можно привести массу доказательств того, что ошибка Груши была не совсем случайной, и главное, что она принципиально не повлияла на ход
событии.
Часть историков высказывает мнение, что маршал Груши мог самовольно изменить маршрут (как это сделал в 1800 г.
генерал Дезе, вовремя прибыв на поле битвы при Маренго, что обеспечило тогда победу французов), но не решился нарушить приказ
императора о преследовании корпуса Блюхера.
Однако это объясняется не характером Груши, а стереотипом поведения наполеоновских маршалов, которые (за исключением Даву и Массены), будучи хорошими исполнителями воли гения, редко решались на самостоятельные действия.
Наполеону явно помешали и другие случайности: за день до Ва66

[Back]