|
187 императора о преследовании корпуса Блюхера. Однако это объясняется не характером Груши, а стереотипом поведения наполеоновских маршалов, которые (за исключением Даву и Массены), будучи хорошими исполнителями воли гения, редко решались на самостоятельные действия. Наполеону явно помешали и другие случайности: за день до Ватерлоо опоздание маршала Нея к полю сражения при Линьи, предательство генерала Бурмона и т.д. Однако они не сыграли бы никакой роли, если бы Наполеону удалось собрать, вооружить и обучить большую армию. Но в обескровленной Франции это уже было сделать почти невозможно, тем более для победы не в одной битве, а в войне в целом. Причина же поражения Франции в наполеоновских войнах была вполне объективна: невозможность установления мирового господства. Бонапарт при Ватерлоо это тоже понимал. Позднее он вспоминал: «Уже не было моего прежнего доверия к себе»'. По его же признанию, единственный шанс на победу был в следующем: «Нужно было снова начать революцию, чтобы я мог получить от нее все средства, которые она создает. Нужно было взволновать все страсти, чтобы воспользоваться их ослеплением. Без этого я уже не мог спасти Францию» . Но такой сценарий был невозможен в рамках бонапартизма, уже исчерпавшего в тогдашних условиях свои возможности. Таким образом, зная обш;ую экономическую и военно политическую ситуацию в Европе, характер Бонапарта, особенности его «стратегии и стиля руководства армией, а также имея представление о том, что такое военная диктатура и бонапартизм, мы с высокой степенью уверенности можем говорить о закономерности поражения Франции в 1815 г., практически не принимая во внимание случайные факторы. Однако если естествоиспытатель, как правило, имеет возможность, искусственно устранив помехи, на многих опытах проверять действие какоголибо правила или закона, то историк при изучении реальных ситуаций должен часто учитывать не только случайности, но и одновременность действия Цит. по: Тарле Е.В. Наполеон. М., 1957. С.443. ^ Там же. С.401 |
димостью или случайностью. Крайние позиции данного смыслового ряда можно обозначить как "неизбежность" и "уникальность". Первая из них человеческому разуму недоступна: вычислить все причинноследственные связи в принципе невозможно, а вопрос об их предопределенности относится скорее к компетенции религии, а не науки. Уникальность явно существует, но она относительна и чаще всего зависит от масштаба "измерения": рождение человека для него самого факт исключительный, а, скажем, для статистики вполне рядовой. Однако абстрагироваться от случайностей историк не имеет права, т.к. без них немыслимо развитие. Другое дело, что между ними и закономерностью нет жесткой границы. Поясним это на примере. Хрестоматийный образец случайности, изменивший ход истории ошибка Груши, опоздавшего к битве при Ватерлоо. Даже не принимая во внимание вполне достоверную гипотезу о том, что всю авантюру с бегством Наполеона с Эльбы и последующими трагическими событиями "ста дней" спровоцировали (если не сказать "запрограммировали") англичане, дабы окончательно устранить Бонапарта из политики, можно привести массу доказательств того, что ошибка Груши была не совсем случайной, и главное, что она принципиально не повлияла на ход событии. Часть историков высказывает мнение, что маршал Груши мог самовольно изменить маршрут (как это сделал в 1800 г. генерал Дезе, вовремя прибыв на поле битвы при Маренго, что обеспечило тогда победу французов), но не решился нарушить приказ императора о преследовании корпуса Блюхера. Однако это объясняется не характером Груши, а стереотипом поведения наполеоновских маршалов, которые (за исключением Даву и Массены), будучи хорошими исполнителями воли гения, редко решались на самостоятельные действия. Наполеону явно помешали и другие случайности: за день до Ва66 терлоо опоздание маршала Нея к полю сражения при Линьи, предательство генерала Бурмона и т.д. Однако они не сыграли бы никакой роли, если бы Наполеону удалось собрать, вооружить и обучить большую армию. Но в обескровленной Франции это уже было сделать почти невозможно, тем более для победы не в одной битве, а в войне в целом. Причина же поражения Франции в наполеоновских войнах была вполне объективна: невозможность установления мирового господства. Бонапарт при Ватерлоо это тоже понимал. Позднее он вспоминал: "Уже не было моего прежнего доверия к себе" (Цит. по Тарле, 1957. С. 443). По его же признанию, единственный шанс на победу был в следующем: "Нужно было снова начать революцию, чтобы я мог получить от нее все средства, которые она создает. Нужно было взволновать все страсти, чтобы воспользоваться их ослеплением. Без этого я уже не мог спасти Францию" (Там же. С. 401). Но такой сценарий был невозможен в рамках бонапартизма, уже исчерпавшего в тогдашних условиях свои возможности. Таким образом, зная общую экономическую и военно-политическую ситуацию в Европе, характер Бонапарта, особенности его стратегии и стиля руководства армией, а также имея представление о том, что такое военная диктатура и бонапартизм, мы с высокой степенью уверенности можем говорить о закономерности поражения Франции в 1815 г., практически не принимая во внимание случайные факторы. Однако если естествоиспытатель, как правило, имеет возможность, искусственно устранив помехи, на многих опытах проверять действие какого-либо правила или закона, то историк при изучении реальных ситуаций, должен часто учитывать не только случайности, но и одновременность действия многих законов, закономерностей и тенденций. Это не мешает сторонникам номологических объяснений исторического процесса утверждать, что принцип образования поня67 |