38 дарство полностью дублировало практику царской администрации. В частности, борьба с так называемыми адатными нормами поведения уже с 1918 года была областью пристального внимания новой власти так же, как и за неполную четверть века до этого. Еще раз повторимся: по всей видимости, можно считать, что роль традиционных поведенческих и ментальных стереотипов, базировавшихся на нормах "адыге хабзе" и "тау адет" в Кабардино-Балкарии оставалась доминирующей до самой середины 20-х годов. Поворотным моментом в истории развития социума КабардиноБалкарии можно, как нам кажется, считать 1925 год. К этому моменту диспропорция между нормами поведения и целевыми жизненными установками, о диктуемыми новой идеологией и реально существующими в сельской части государства стала настолько явной, что потребовала серьезного вмешательства партии. В сущности, и набор 200 тысяч партийцев, и акцентированное внимание к проблемам антирелигиозной пропаганды, проявленное именно в 19241925 гг., представляются сегодня явлениями одного ряда, основанием которых служило осознанное стремление к изменению стереотипов не только экономических и идеологических, но и поведенческих, моральнонравственных. Укреплявшийся тоталитаризм требовал формирования новой массы людей, духовный потенциал которых должен был быть обращен во вне, а потому был бы проявлен и подконтролен. В определенном смысле, это был первый опыт тотального идеологического и социального инженеринга, проведенный в масштабах всей страны, с мобилизаций всех возможностей государственного аппарата управления, а потому давшего быстрые и значительные результаты. Для Кабардино-Балкарии последствия фактической деструкции традиционных институтов социальных систем имели особенное значение. Практи1ЦГА КБР, ф. 191, оп. 1, д. № 3; ЦГА КБР, ф.201,оп. 1,д.№ 17. |
69 приходилось фактически принуждать или обязывать принимать участие в общественной жизни. Так, выступавший от Нагорного окружного комитета РКП(б) одного из крупнейших среди сельских, 9 *5 насчитывавшего 165 членов и кандидатов в члены партии Махов сообщил, что «...Работа среди женщин почти не ведется. Нет работников. В совет выбрано 8 женщин, завербовано (выделено мной Н.С.) 5 26 делегаток» . Чуть ранее, характеризуя итоги выборов в сельские советы, Махов заявил: «...Перевыборы сельсоветов прошли успешно. Коммунистов прошло 50%, комсомольцев 12%, по две женщины от 99 селения и остальные беспартийные» думается, что квотный, по разнарядке «сверху» принцип прохождения женщин в сельские советы очевиден. Еще раз повторимся: по всей видимости, можно считать, что роль традиционных поведенческих и ментальных стереотипов, базировавшихся на нормах «адыге хабзе» и «тау адет» в женской среде Кабардино-Балкарии оставалась доминирующей до самой середины 20-х годов. Поворотным моментом в истории женского движения КабардиноБалкарии можно, как нам кажется, считать 1925 год. Еще XIII съезд РКП(б) отметил недостаточность работы среди женской части населения и необходимость ее усиления. К этому моменту диспропорция между нормами поведения и целевыми жизненными установками, диктуемыми новой идеологией и реально существующими в сельской части государства, особенно в женской среде стала настолько явной, что потребовала серьезного вмешательства партии. 14 пункт резолюция Съезда, принятой 31 мая 1924 года, полностью посвященный проблеме женщин села, гласил: «Не менее значительной является задача содействия выдвижению крестьянки в общественной жизни села. Для этого необходимо систематически укреплять и содействовать развитию делегатских собраний крестьянок, 71 8 женщин действующих членов партии, так как в конце 1921 года в списках партийной организации Кабардино-Балкарии числилось 9 женщин.29 В сохранившихся архивах республики не зафиксировано ни одного намека на то, что к 1924 году количество партийных женщин в * Кабардино-Балкарии возросло исключая Ф.М.Абаеву, но она к этому моменту находилась в Москве (см. выше). Естественно, ни о каком пассионарном воздействии с их стороны на общую массу женского населения республики, говорить не приходится. Думается, что ситуация в Кабардино-Балкарии в значительной степени дублировала положение на периферии огромной страны, положение, которое никак не могло удовлетворить партию, и с точки зрения устойчивости систем советской власти, требовавшего радикального вмешательства. Такие шаги были предприняты в 1924-1925 годах. В сущности, и набор 200 тысяч партийцев, и акцентированное внимание к проблемам антирелигиозной пропаганды, проявленное именно в 1924-1925 гг., представляются сегодня явлениями одного ряда, основанием которых служило осознанное стремление к изменению стереотипов не только экономических и идеологических, но и поведенческих, морально-нравственных. Укреплявшийся тоталитаризм требовал формирования новой массы людей, духовный потенциал которых должен был быть обращен во вне, а потому был бы проявлен и подконтролен. В определенном смысле, это был первый опыт тотального идеологического и социального инженеринга, проведенный в масштабах всей страны, с мобилизаций всех возможностей государственного аппарата управления, а потому давшего быстрые и значительные результаты. |