|
изгнании78. Сложный узел взаимосвязей этнических, религиозных и государственных противоречий хорошо просматривается также в анализе позиции высокого духовного авторитета на Северном Кавказе, теперь редко упоминаемого, шейха Ахмеда Кунта Хаджи (Кишиева). Особенно интересны его взаимоотношения с Шамилем. Шейх Ахмед Кунта-Хаджи полагал, что противодействие России бесплодно и не приводит ни к каким внутренне значимым результатам, что важно только правильное исповедание ислама, установление шариата как единственно авторитетной и ценностной формы правления. И только эта цель заслуживает приложения сил и жертв. В отношениях с Россией нужно не победить, не выиграть отдельные сражения, а найти способ сохранения исламских ценностей. Тем более, что перед мусульманами в то время стояли серьезные задачи миссионерского толка. В сущности, общество еще надо было по-настоящему привести к исламу79. Шамиль не соглашался с такой позицией. Он полагал, что сокращение фронта борьбы отрицательно скажется на боевом духе моджахедов, что они потеряют стимул к сражению и не смогут бороться за идеи ислама. Эта дискуссия, острая, порой личностная, осложненная еще и расхождениями в теоретических подходах к отдельным моментам ритуальной практики, свидетельствует о важной для нас субординации целей. Главным является борьба за идеи ислама, за установление подлинного, не оскверненного соглашательством с языческими предрассудками вероисповедания. А уже вторичная, хотя и рядом стоящая задача, сопротивление завоевательной политике Империи. Эта субординация является принципиальной позицией, ибо на тонких иерархических гранях ценностных смыслов строилась затем ставшая устойчивой система правового отношения к действительности. Она 78 См.: Шамиль в Калуге. Грозный, 1931. 79 См.: Акаев В.Х. Шейх Кунта-Хаджи: жизнь и учение. Грозный, 1994. 67 |
82 русского офицерства, к Шамилю. За ним признавали высокую одаренность не только военного, но и личностного характера, уважали за мужество. Но сражался он не только против России, а в принципе против всякого, отличного от исламского мировоззрения, резко оценивал светские формы жизни. В воспоминаниях офицеров есть любопытная подробность. Все, приезжавшие в период ссылки Шамиля в Калугу, должны были наносить имаму официальный визит, что подчеркивало его статус. Он жил в окружении и богатства, и почета, появлялся в обществе, только никак не мог привыкнуть к чрезмерно, в его понимании, смелым бальным нарядам дам. К Шамилю относились не как к врагу империи, а как к вельможе высокого ранга в изгнании60. Сложный узел взаимосвязей этнических, религиозных и государственных противоречий хорошо просматривается также в анализе позиции высокого духовного авторитета на Северном Кавказе, теперь редко упоминаемого, шейха Ахмеда Кунта Хаджи (Кишиева). Особенно интересны его взаимоотношения с Шамилем. Шейх Ахмед Кунта-Хаджи полагал, что противодействие России бесплодно и не приводит ни к каким внутренне значимым результатам, что важно только правильное исповедание ислама, установление шариата как единственно авторитетной и ценностной формы правления. И только эта цель заслуживает приложения сил и жертв. В отношениях с Россией нужно не победить, не выиграть отдельные сражения, а найти способ сохранения исламских ценностей. Тем более, что перед мусульманами в то время стояли серьезные задачи миссионерского толка. В сущности, общество еще надо было по-настоящему привести к исламу61. Шамиль не соглашался с такой позицией. Он полагал, что сокращение фронта борьбы отрицательно скажется на боевом духе моджахедов, что они 60 См.: Шамиль в Калуге. Грозный, 1931. 61 См.: Акаев В.Х. Шейх Кунта-Хаджи: жизнь и учение. Грозный, 1994. 83 потеряют стимул к сражению и не смогут бороться за идеи ислама. Эта дискуссия, острая, порой личностная, осложненная еще и расхождениями в теоретических подходах к отдельным моментам ритуальной практики, свидетельствует о важной для нас субординации целей. Главным является борьба за идеи ислама, за установление подлинного, не оскверненного соглашательством с языческими предрассудками вероисповедания. А уже вторичная, хотя и рядом стоящая задача, сопротивление завоевательной политике Империи. Эта субординация является принципиальной позицией, ибо на тонких иерархических гранях ценностных смыслов строилась затем ставшая устойчивой система правового отношения к действительности. Она базировалась как бы на негласной, но признаваемой всеми членами общества классификации правовых сфер на внутреннюю, ценностно-авторитетную, и внешнюю, административно-регламентационную. Показательно и то, что внутри северокавказского общества были силы, которые нащупывали пути существования в новой привносимой системе, при обязательном условии сохранения этнической и религиозной данности. Это логичная, прозрачная система, которая подлежит юридическому осмыслению и, следовательно, контролю. И, конечно, для чиновников соответствующих ведомств предпочтительно было иметь дело именно с шариатской правовой системой. Российская администрация не только индифферентно разрешала, но и активно поощряла распространение шариата. Современные исламоведы пишут: «Неожиданным на первый взгляд сторонником внедрения шариатского законодательства оказалась российская администрация. Это объясняется тем, что шариат в большей степени, чем горское право, был конгруэнтен общероссийской законодательной системе, а российские чиновники могли контролировать его реальное исполнение»62. Таким образом, российская администрация «проводила политику насаждения 62Малашенко А.В. Исламские ориентиры Северного Кавказа. М., 2001. С. 29. |