гина, в 1990 г. только 30% опрошенных верили в возможности Советов, а в 1991 г. всего около 10% [123]. Выполнение местными Советами Иркутской области поставленных задач затруднялось, с одной стороны, тем, что законодательной поддержки роли и авторитета Советов практически не было, действовал лозунговый закон о Советах, фактически же хозяевами являлись не представительные органы власти, а ведомства. С другой стороны, значительное количество предприятий области, в первую очередь каскад электростанций (Иркутская, Братская и УстьИлимская), алюминиевая промышленность, лесопромышленный комплекс, горнодобывающая, топливная, химическая и нефтехимическая промышленность, машиностроение, находились в союзном и союзно-республиканском подчинении. Они фактически были выведены из-под контроля местных органов власти, и говорить об управлении их экономической деятельностью или совершенствовании структуры их производства с учетом потребностей населения не приходилось. Формирование расходов местных Советов осуществлялось независимо от их вклада в укрепление экономики страны. Финансовый механизм не создавал заинтересованности местных органов в улучшении деятельности всех предприятий, расположенных на их территории [124]. Управление промышленностью практически полностью было сосредоточено в руках союзных органов (общесоюзных министерств и ведомств). Масштабы регламентации, возросшие и носившие нередко мелочный характер, сковывали инициативу предприятий, местных органов и министерств. Таким образом, в ходе политической реформы вводилась демократизация избирательной системы, основными принципами которой стали состязательность и гласность. Был обновлен и одемократичен состав Советов всех уровней от сельского до Верховного. Качественно новым стал принцип формирования Советов, применен квотный принцип от политических институтов общества. Перестройке подверглась внутренняя организация, стиль и методы их деятельности. Были расширены полномочия представительных органов, ра155 |
Выполнение местными Советами УАССР вышеозначенных задач затруднялось, с одной стороны, тем, что отсутствовал механизм, обеспечивающий реальную власть Советов. Законодательной поддержки роли и авторитета Советов практически не было, действовал лозунговый закон о Советах, фактически же хозяевами являлись не представительные органы власти, а ведомства. С другой стороны, значительное количество предприятий республики, в первую очередь оборонных, находилось в союзном и союзнореспубликанском подчинении. Дававшие 80% всего объема промышленного производства и 65% строительства республики, они фактически были выведены из-под контроля местных органов власти, и говорить об управлении их экономической деятельностью или совершенствовании структуры их производства с учетом потребностей населения не приходилось. Из 1 млрд. 200 млн. рублей, ежегодно осваиваемых 140 различными организациями Удмуртии, по линии местных Советов выделялось только 94 млн. рублей. К тому же значительная часть этих средств расписывалась по отраслям Госпланом СССР, а расходная часть бюджета республики Минфином РСФСР205. Так же сверху формировался и народнохозяйственный план. Формирование расходов местных Советов осуществлялось независимо от их вклада в укрепление экономики страны. Финансовый механизм не создавал заинтересованности местных органов в улучшении деятельности всех предприятий, расположенных на их территории206. Управление промышленностью практически полностью было сосредоточено в руках союзных органов (общесоюзных министерств и ведомств). Масштабы регламентации, возросшие и носившие нередко мелочный характер, сковывали инициативу предприятий, местных органов и министерств. Не случайно при этом только 22% средств государственных капитальных вложений направлялись в непроизводственную сферу. По многим социальным показателям, приходящимся на 1 жителя, Удмуртия находилась на одном из последних мест в РСФСР: по жилью на 65 (из 72 регионов), по больничным койкам —на 54, по кинотеатрам на 62, клубам на 54 и т.д.207. И это при мощном ведомственном промышленном и строительном потенциале. 110 |