|
связаны с разумом. В следствие этого еХео&ерюс означала нечто вроде «свободно принятого разумного решения». Поскольку древние греки непосредственно связывали свободу воли индивида с правовыми ограничениями, необходимыми для нормального функционирования общественной жизни и государственного организма (что, собственно, характерно для любой формы правового государства), то для них вполне естественно встала проблема соотношения свободы индивида и ограничения этой свободы в интересах государезвенного целого путем создания общезначимых для всех граждан нормативных актов. Так или иначе, но от разрешения этой дилеммы впрямую зависит ориентация государственного и политического деятеля на тоталитарный или либеральный режим. В какой-то степени эту проблему можно считать вечной, поскольку стремление к индивидуальному произволу всегда будет встречать сопротивление со стороны государственной власти, и, напротив, ограничение индивидуальной свободы со стороны системы юридических норм неминуемо будет вызывать ощущение ущемления права на личный произвол. Для любого демократического государства главная сложность состоит в том, чтобы определить границы ограничения произвола личности. Отмечая важность данной проблемы, Карл Поппер пишет, что «Главная задача демократическог о законодательства состоит в том, чтобы эго сделать»12. Вся сложность данного вопроса не прошла мимо внимания античных мыслителей. В частности, Платон утверждал, что именно несовершенство законов в отношении ограничения индивидуальной свободы может привести к самым дурным проявлениям деспотизма. «Чрезмерная свобода, настаивает он, по-видимому, и для отдельного человека и для 20 |
252 составили отправную точку более поздних западноевропейских политологических концепций. Один из виднейших западноевропейских либералов XX столетия утверждает, что «греки всегда исследовали и прославляли эту категорию. Наши современные концепции, сколь ни были бы они разношерстными, очень многим обязаны именно грекам»'81. Необходимо, правда, оговориться, что категория свободы у древних греков интерпретировалась весьма специфически и обозначалась словом елшйеркх «элеутерия». На самом деле, понятие элеутсрии далеко не тождественно современному пониманию свободы. Более того, в современных европейских языках отсутствует точный аналог этого слова. Если для современного человека свобода ассоциируется с волевым началом души, то для древнего грека все проявления души были неразрывно связаны с разумом. Вследствие этого сЯхоЗеркх означала нечто вроде «свободно принятого разумного решения». Поскольку древние греки непосредственно связывали свободу воли индивида с правовыми ограничениями, необходимыми для нормального функционирования общественной жизни и государственного организма (что, собственно, характерно для любой формы правового государства), то для них вполне естественно встала проблема соотношения свободы индивида и ограничения этой свободы в интересах государственного целого путем создания общезначимых для всех граждан нормативных актов. Так или иначе, но от разрешения этой дилеммы впрямую зависит ориентация государственного и политического деятеля на тоталитарный или либеральный режим. В какой-то степени эту проблему можно считать вечной, поскольку стремление к индивидуальному произволу всегда будет встречать сопротивление со стороны государственной власти, и, напротив, ограничение индивидуальной свободы со стороны системы юридических норм неминуемо будет вызывать ощущение ущемления права на личный произвол. Для любого демократического государства главная сложность состою в III III 'ГоисЬаге). НтЫгс 4с* \дгсь роНЦдим. 1Ш. • 1> 20 253 том. чтобы определить границы ограничения произвола личности. Отмечая важность данной проблемы, Карл Поппер пишет, что «главная задача демократического законодательства состоит в том. чтобы это сделать»182. Вся сложность данного вопроса не прошла мимо внимания античных мыслителей. В частности, Платон утверждал, что именно несовершенство законов в отношении ограничения индивидуальной свободы может привести к самым дурным проявлениям деспотизма. «Чрезмерная свобода, настаивает он, по-видимому, и для отдельного человека и для государства обращается не во что иное, как в чрезмерное рабство. <...> Тирания возникает, конечно, не из какого иного состояния, как из демократии, иначе говоря, из крайней свободы возникает величайшее и жесточайшее рабство»185. Необходимо отметить, что и у философов более позднего периода, в том числе у ученых, стоящих на либеральной платформе, эта тема остается в центре внимания184. Впоследствии эта проблема усложнилась еще и тем, что появилась необходимость дифференциации так называемых «гражданских» и «естественных» законов (позже эта тема получила развитие в политической теории в виде разграничения естественного и гражданского права). На уровне мифологического сознания мы можем наблюдать в явном виде, как естественные («божественные») законы берут верх над законами писанными, созданными людьми. В «Антигоне» Софокла мы становимся свидетелями весьма любопытного эпизода, когда декрет царя Криона о запрете захоронения преступников вступает в острое противоречие с мифологической доктриной необходимости предания покойника земле. Либеральные ученые видят в этом противоречии зачатки разделения общественной и государственной жизни, а, как известно, проведение границы между обществом и государством составляет одну из важнейших отличительных черт ш Поппер К. Открытое общество н его враги. М., 1982. С. 149-150 185 Платон. Сочинение в 3-х томах. М., 1972. Т. 3. С. 564 См., капр : Кант И. Сочинения в 6-ти томах -Т. З.С. 351; Г. 4. С. 139, Гете.ть Г Сочинение. М.-Л.. 1934.-Т. 7. С. 270 |