|
пой теории последних десятилетий имеет крайне противоречивый характер. С одной стороны, демократический принцип, понятый как власть («мнение») большинства может привести к несправедливости, неравноправию, хаосу (ведь, в конце концов, даже самая демократическая система предусматривает наличие государства, которое, в свою очередь, предполагает насилие потенциальное и актуальное; недаром Макс Вебер, давая дефиницию государству, говорил, что оно есть «отношение господства людей над людьми, опирающееся на легитимное <...> насилие как средство»76). Но, с другой стороны, по мнению либералов, лишь демократические принципы могут в какой-то степени обеспечивать справедливость, законность, порядок и равенство. Этот парадокс либеральной теории связан с ее противоречивостью и теоретической непоследовательностью. Не претендуя ни в коем случае на какие-либо выводы в ценностном плане, отметим, что коммунистическая, анархическая и фашистская доктрины в этом вопросе занимали более последовательные позиции, хотя эти позиции отличались известной степенью утопизма. Коммунисты, доводя демократический принцип до своего логического конца, приходили к теоретическому выводу о неизбежности отмирания института государственной власти с реализацией принципа народною «самоуправления». Анархисты занимали еще более радикальную позицию в данном вопросе и констатировали, что институт государства, как орган контроля и принуждения, противоречит самой возможности реализации свободы личности. Поэтому, по их мнению, подлинная демократия («власть народа») возможна лишь вне государства вообще. Фашисты же, напротив, доводили до своего логического конца принцип ограничения власти большинства, поскольку усматривали в 76 Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С. 646-647. |
30? Постепенно выясняется, что демократия, понятая буквально как «власть большинства», может противоречить правовым нормам и даже тормозить эффективное развитие общества. Еще в 50-х годах француз Э. Шартье выдвинул мысль о том, что «демократия не является господством числа, а только права»*''. Позже это привело к еще более глубокому противоречию в либеральной теории, когда политологи обратили внимание, что мнение большинства может на практике противоречить не только правовым нормам, но и подлинной справедливости, равенству, гуманизму вообще*56. Шартье обращает внимание на то. что партия большинства не застрахована от несправедливых решений. Таким образом, выясняется, как это парадоксально ни прозвучит, что основы демократии должны быть защищены от произвола большинства. В этой идее Шартье доходит до крайности; он пишет: «Подсчет голосов это ребячество; такая система заставляет думать, что более сильная партия имеет право быть несправедливой. Подобная система гнусна»217. Здесь, на наш взгляд, мы вплотную подходим к выводу, что тоталитарному, автократическому режиму противостоит, в теоретическом плане, не демократия, а хаос и анархия. Демократические же формы общественно-политического устройства лежат где-то посередине этих двух крайностей * . Таким образом, сам демократический принцип в либеральной теории последних десятилетий имеет крайне противоречивый характер. С одной стороны, демократический принцип, понятый как власть («мнение») большинства, может привести к несправедливости, неравноправию. хаосу (ведь, в конце концов, даже самая демократическая система предусматривает наличие государства, которое, в свою очередь, предполагает насилие потенциальное и актуальное; недаром Макс Вебер, давая ЛЫп. РоШфис• Раги, 1952. Р. 23. Мы можем вспомнить о становлении немецкого ваиитма. когда весь мир стат спиде гелем прохода к власти демократическим путем антидемократического режима. АЫп. Ро1т&ие. Рапе, 1952. Р. 549. 51 Когда в СССР государство декдарированно приняло на себя функцию обеспечения и поддер* ж алия демократического режима, в какой-то момент мы получили тоталитарен* в яйце сталинизма. Ко № дефиницию государству, говорил, что оно есть «отношение господства людей над людьми, опирающееся на легитимное <...> насилие как средство»259). Но, с другой стороны, по мнению либералов, лишь демократические принципы могут в какой-то степени обеспечивать справедливость, законность, порядок и равенство. Этот парадокс либеральной теории связан с ее противоречивостью и теоретической непоследовательностью. Не претендуя ни в косм случае на какие-либо выводы в ценностном плане, отметим, что коммунистическая, анархическая и фашистская доктрины в этом вопросе занимали более последовательные позиции, хотя эти позиции отличались известной степенью утопизма. Коммунисты, доводя демократический принцип до своего логического конца, приходили к теоретическому выводу о неизбежности отмирания института государственной власти с реализацией принципа народного «самоуправления». Анархисты занимали еще более радикальную позицию в данном вопросе и констатировали, что институт государства, как орган контроля и принуждения, противоречит самой возможности реализации свободы личности. Поэтому, по их мнению, подлинная демократия («власть народа») возможна лишь вне государства вообще. Фашисты же, напротив, доводили до своего логического конца принцип ограничения власти большинства, поскольку усматривали в диктате большинства угрозу произвола, беззакония, нарушение интересов государства как единого целого. Развивая эту идею, они логически пришли к обоснованию тоталитарного режима. Опасность этих крайностей, по всей видимости, и имел в виду Шартье, когда говорил: «то, что противостоит подчинению, ведёт к анархии; а то, что противостоит сопротивлению, к тирании»260. Непоследовательность либерализма и его ярко выраженный экономический окрас, логично перетекающий в ценностном отношении в монетаризм, стал объектом критики со стороны русской политической, филогда же эта функция целиком и полностью легла нз плечи народа, общества, мы в постпсрсстросчный период столкнулись с угрозой анархии и хаоса. 25’ Вебер М. Избран кие прошаедении. • М., 1990. • С. 646-647. |