|
диктате большинства угрозу произвола, беззакония, нарушение интересов государства как единого целого. Развивая эту идею, они логически пришли к обоснованию тоталитарного режима. Опасность этих крайностей, по всей видимости, и имел в виду Шартье, когда говорил, что «то противостоит подчинению, ведёт к анархии; а то, что противостоит сопротивлению к тирании»77. Непоследовательность либерализма и его ярко выраженный экономический окрас, логично перетекающий в ценностном отношении в монетаризм, стал объектом критики со стороны русской политической, философской и религиозной мысли. Отдавая должное гуманистическому и общедемократическому пафосу либеральной теории, русские мыслители, тем не менее, в основных его принципах справедливо усматривали угрозу мопетаризации сознания, деградации нравственных и духовных основ человека. Если для либерализма человек представляет собой ценность как субъект собственности, то для русских мыслителей человек самоценнен в качестве созидателя и носителя духовности. Если для либерализма условием политической свободы является неприкосновенность собственности личности, то для русских демократов начала века гарантией политической свободы может служить только неприкосновенность самой личности как таковой. Отсюда становится понятным, почему античная демократия, служащая для многих либералов эталоном общественно-политической организации жизни, для русских философов серебряного века таковой нс являлась. Древние греки обеспечили себя большой степенью экономической, социальной и политической свободы. Но всё это, в значительной степени, обесценивалось «тоталитаризмом» в духовноА1аш. РоНй&ие. Рапз, 1952. Р. 549. |
№ дефиницию государству, говорил, что оно есть «отношение господства людей над людьми, опирающееся на легитимное <...> насилие как средство»259). Но, с другой стороны, по мнению либералов, лишь демократические принципы могут в какой-то степени обеспечивать справедливость, законность, порядок и равенство. Этот парадокс либеральной теории связан с ее противоречивостью и теоретической непоследовательностью. Не претендуя ни в косм случае на какие-либо выводы в ценностном плане, отметим, что коммунистическая, анархическая и фашистская доктрины в этом вопросе занимали более последовательные позиции, хотя эти позиции отличались известной степенью утопизма. Коммунисты, доводя демократический принцип до своего логического конца, приходили к теоретическому выводу о неизбежности отмирания института государственной власти с реализацией принципа народного «самоуправления». Анархисты занимали еще более радикальную позицию в данном вопросе и констатировали, что институт государства, как орган контроля и принуждения, противоречит самой возможности реализации свободы личности. Поэтому, по их мнению, подлинная демократия («власть народа») возможна лишь вне государства вообще. Фашисты же, напротив, доводили до своего логического конца принцип ограничения власти большинства, поскольку усматривали в диктате большинства угрозу произвола, беззакония, нарушение интересов государства как единого целого. Развивая эту идею, они логически пришли к обоснованию тоталитарного режима. Опасность этих крайностей, по всей видимости, и имел в виду Шартье, когда говорил: «то, что противостоит подчинению, ведёт к анархии; а то, что противостоит сопротивлению, к тирании»260. Непоследовательность либерализма и его ярко выраженный экономический окрас, логично перетекающий в ценностном отношении в монетаризм, стал объектом критики со стороны русской политической, филогда же эта функция целиком и полностью легла нз плечи народа, общества, мы в постпсрсстросчный период столкнулись с угрозой анархии и хаоса. 25’ Вебер М. Избран кие прошаедении. • М., 1990. • С. 646-647. 309 софской и религиозной мысли. Отдавая должное гуманистическому и общедемократическому пафосу либеральной теории, русские мыслители, тем нс менее, в основных его принципах справедливо усматривали угрозу монстаризации сознания, деградации нравственных и духовных основ человека. Если для либерализма человек представляет собой ценность как субъект собственности, то для русских мыслителей человек самоценен в качестве созидателя и носителя духовности. Если для либерализма условием политической свободы является неприкосновенность собственности личности, то для русских демократов начала века гарантией политической свободы может служить только неприкосновенность самой личности как таковой. Отсюда становится понятным, почему античная демократия, служащая для многих либералов эталоном общественно-политической организации жизни, для русских философов серебряного века таковой не являлась. Древние греки обеспечили себя большой степенью экономической, социальной и политической свободы. Но всё это в значительной степени обесценивалось «тоталитаризмом» в духовно-мировоззренческой сфере. Действительно, греческая демократия не выходила за достаточно узкие рамки полисного сознания. Древний грек был свободен в той степени, в какой это ему позволяла непререкаемая вера в целесообразность полисного целого. Когда же Сократ и софисты выдвинули идею о духовной независимости личности от государственного интереса, о ее духовной и моральной автономности, политическая власть начинает «завинчивать гайки» и афинская демократия приходит в упадок. Поэтому-то столь и различны оценки феномена афинской демократии, которые дают западноевропейские либеральные мыслители и русские мыслители периода религиозно-философского Ренессанса. Первые оценивают се с точки зрения формальных экономических и социальнополитических принципов; вторые же с точки зрения реализации духовV* А1аж. РоНи&ис. Рал*. 1952. Р. 549. |