|
привела к разработке специальных докладов «о классовой борьбе», «об антисоветской деятельности», «о кулацком сопротивлении» и т.п.287 Эти материалы анализировались Информационным отделом ЦК ВКП (б), который на их основе составлял развернутые обзоры о настроениях, господствующих в деревне, о формах и методах противодействия властям. Факты свидетельствуют, что форсированная, насильственная коллективизация принесла неисчислимые беды крестьянству. Огромные потери его связаны с политикой «ликвидации кулачества как класса». Эта политика представляла собой один из самых трагических актов в истории страны. Слово «раскулачивание» родилось еще в годы гражданской войны, когда комбеды производили насильственную экспроприацию средств производства у зажиточных крестьян. В годы нэпа на смену «раскулачиванию» пришла политика «ограничения эксплуататорских тенденций кулачества», которая проявлялась и в лишении избирательских прав, и в повышенном налоге на зажиточных крестьян. «Кулаки» не могли выступать учредителями кооперативов и избираться в состав их правлений. Н оу них не отбирали средств производства. «Кулаки» имели право вступать в сельскохозяйственные кооперативы. Вопрос о судьбе зажиточного крестьянства начинает коренным образом изменяться в конце двадцатых годов в связи с введением чрезвычайных мер. Однако значительная часть руководящего слоя партии еще не склонна была поддерживать «политику ликвидации кулачества как класса» в сталинской интерпретации. Характерна в этом отношении дискуссия на XVI партконференции (апрель 1929 года). 257 Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-11КВД. 1918-1939. / Т.2. 1923-1929. М., 2000. С. 8. |
рассчитывали не только упорядочить процесс возникновения коллективных хозяйств, исключив из него состоятельные крестьянские дворы, но и перераспределить финансовую помощь деревне, исключить затраты на лжекооперативы. Поворот в аграрной политике государства стал катализатором такого процесса как миграция. Конечно, миграция существовала и ранее, но лишь к концу 20-х г. миграционные процессы стали выходить из под контроля государства. Набирающий силу отток сельского населения в предколхозное время лишь отчасти был вынужденным. Одни крестьяне (пока еще небольшая часть) насильно высылались из своих сел в связи с раскулачиванием, и почти половина из них, в конце концов, оседала в городах, становясь рабочими на промышленных предприятиях. Очевидец того, как происходило выселение из Тверской губернии раскулаченных крестьян в 1929 г., рассказывая о той трагедии, которая разворачивалась у него на глазах, с горечью рассуждал: «выселяли кулаков вместе с малолетними детьми, без всяких средств к существованию. За что страдают дети, хотя бы и кулацкие? Что должен делать глава кулацкой семьи, поставленный вне закона, для того, чтобы прокормить свою семью? Ответ ясен. Мы сами вызвали его на грабежи и убийства, на кулацкий террор, о котором мы после пишем, раздуваем озлобление людей еще больше в то время, когда мы сами создали эти условия. Я лично сам себя представляю в лагере контрреволюции, без всяких прав и вне закона. Что я делал бы? Грабил бы, убивал бы, боролся бы за свое существование до смерти. В таком положении у нас сейчас кулак. Ведь кому хочется лечь преждевременно в гроб и положить рядом семью. Почему мы сами создаем внутри себя двухмиллионную армию врагов, только из крестьян?».24 Раскулаченной и выселенной части сельских жителей было труднее всего найти для себя место в новой советской действительности, судьбы большинства этих людей оказались сломанными. Другие (самая значительная часть сельхозпроизводителей) бежали из деревень сами, не имея возможности вынести сверхдавление государственной машины. Это бегство ускорило формирование слоя «нелегалов» в быстро растущих городах. Третьи уезжали потому, что в результате приоритетного развития промышленности в городах создавались новые рабочие места, и была более реальная перспектива улучшить свое материальное благосостояние.25 К миграционным процессам подталкивала крестьян и бесперспективность дальнейшего укрепления индивидуального хозяйства. Известен факт, когда часть состоятельных крестьянских семей, около сотни дворов, из Ставрополья, спасаясь от колхозов, снялась с насиженных мест с имуществом и скотом, и ушла к озеру Маныч, на границе с Калмыкией; там поселилась на необитаемом острове, чудом избежав коллективизации.26 Анализ механического прироста населения в Московской, Тверской и Тульской губерниях позволяет сделать вывод, о том, что в данном регионе с конца 1927 г. миграция сельского населения, подстегиваемая деструктивной политикой властей, постепенно набирала обороты, приобретая к началу 30-х г., по выражению Ш. Фицпатрик, характер «настоящего исхода».27 Статистические данные свидетельствуют, что с 1927 по 1929 гг. количество городского населения в Московской губернии увеличилось приблизительно в 1,3 раза.28 В Тульской и Тверской губерниях за три года число горожан возросло в 1,2 раза.29 Иная картина наблюдалась в составе сельского населения. Об уменьшении численности жителей деревни говорят следующие цифры: в Московской губернии в 1927 г. количество жителей по сравнению с 1926 г. сократилось на 20,5 тыс. человек; в 1928 г. на 21,3 тыс. человек, а в 1929 г. еще на 22,4 тыс. человек.30 В Тверской и Тульской губерниях мы располагаем соответствующими данными лишь за 1928 г.: в Тверской губернии сельское население уменьшилось на 20,2 тыс. человек, в Тульской на 21,8 тыс. человек.31 Миграция неизбежно оказывала влияние на социальные процессы, протекавшие внутри деревенского общества. Чаще всего деревню покидали мужчины — молодые, сильные, энергичные, имевшие возможность уехать. В 1928-1929 гг. из сел Московской губернии уехало 10260 мужчин, в то время как число женщин, оставивших родные края, было в 2,5 раза меньше.32 Из Тверской губернии за те же годы убыло 7297 мужчин, из Тульской — 11312 мужчин (количество убывших женщин, в обоих случаях, было меньше приблизительно вдвое).33 Оставшиеся в деревне часто теряли супруга или взрослых сыновей, от которых можно было ждать поддержки в старости. Многие из уехавших в дальнейшем утрачивали связь с аграрным сектором навсегда. С уходом молодых мужчин российские села теряли потенциальных предводителей вооруженных выступлений; кроме того, надежда найти работу за пределами села умеряла гнев и отчаяние крестьян. В то же время исход уносил из деревень значительное число «советских элементов». По мнению Ш. Фицпатрик, крестьянин, занимавший в 20-е г. прогрессивную, урбанистически ориентированную, просоветскую позицию, обладал наибольшими возможностями для устройства в городе. Нередко оказывалось, что самые стойкие защитники первых колхозов и самые пламенные их противники в конце 20-х г. уже покинули деревню навсегда.34 Те, кто оставался в деревне, в своем большинстве, оказывались деморализованными, но еще не сломленными. Деревня становилась на путь активного неповиновения. Курс на коллективизацию, ограничение предпринимательских хозяйств, свертывания рыночных отношений, стал генеральной линией партии в аграрной сфере. Государство все активнее внедрялось в организацию сельскохозяйственного производства, используя при этом широкий арсенал различных методов, в том числе и носящих репрессивный характер. Вместе с тем, вся мозаика отношений власти и крестьянства еще до конца не сложилась. Как верно замечает Н.П. Носова, было бы существенной ошибкой представлять отношение большевиков к деревне в виде «некоего концептуального монолита».1 Его пока не существовало. Он находился в процессе становления, что, однако, не мешало партийным чиновникам всех мастей насаждать в деревне свой «образец коммунистического светлого будущего». Беззаконие властей по отношению к крестьянству рождало сопротивление. В большинстве своем это были пассивные формы борьбы, такие как свертывание сельскохозяйственного производства, посылка ходоков в столицу с жалобами, утаивание хлеба, забой скота и т.п. Вместе с тем, наблюдается рост и активных форм противодействия «чрезвычайщине». Факты конфронтации между властью и крестьянством нашли свое отражение в многочисленных информационных сводках, справках и докладах ОГПУ. Сводки сведений о текущих событиях и настроениях на местах являлись информационной базой ОГПУ, позволяющей власти «все знать», все держать под своим контролем. Эти материалы анализировались Информационным отделом ЦК ВКП (б), который на их основе составлял развернутые обзоры о настроениях, господствующих в деревне, о формах и методах сопротивления властям. |