|
62 отдел Московской губернии. Он стал требовать от агрономов ежегодный отчет о работе в объеме не менее 116 страниц. Бесконечные собрания и заседания, которые организовывали активисты разных учреждений, вызывали раздражение у сельских жителей: «если подсчитать потраченное на собраниях время за один год, то целый месяц уходит на одни разговоры», писали корреспонденты газеты «Московская деревня».14Ь Из Волоколамского уезда Московской губернии сообщали, что средняя продолжительность собраний колеблется от 5 до 14 часов, а w Л 147 одно из заседании продолжалось в течение 2 суток». 28 июня 1929 г. ВЦИК и C IПС РСФСР приняли постановление о расширении прав местных Советов в отношении содействия выполнению общегосударственных заданий и планов. Им было дано право штрафовать крестьян в пределах пятикратного размера стоимости подлежащего сдаче хлеба, причем из штрафных сумм 25% отчислялось в фонд бедноты, что способствовало дальнейшему расколу деревни. Сельским Советам так же предоставлялось право волевым решением аннулировать акты разделов, если выяснялось, что разделившиеся дворы ведут хозяйство совместно.148 Все это еще больше осложняло внутридеревенские отношения. Крестьяне с горечью замечали: «Советская власть раздробила нас на 4 куска батраков, бедняков, середняков и кулаков. Это деление не нужно, мы все равны. Нам до государственного хозяйства далеко, мы не знаем, ч го там делается, а в школе учебников нет, бумага расходуется на лозунги, которые уже за 1 1 лет надоели».14^ Новым законом (декабрь 146«Московская деревня». 19 июня 1927 г. 147«Московская деревня». 1 января 1927 г. 148РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 2. Д. 4. Л. 124. 149ЦГАМО. Ф. 66. Оп. 22. Д* 782. Л. 49 |
го и высшего начальства. Он не знает точно ни своей земли, ни размеров налога, ни цен, по которым он обязан сдавать хлеб государству, ни того, когда ближайшему совету вздумается объявить его кулаком и превратить в лишенного защиты закона пария» — писал А. Югов.22 Крестьянское видение ситуации позволяют представить письма, присылавшиеся, в частности, в газету «Московская деревня». Так, житель деревни Кульпино, Волоколамского уезда Московской губернии Данилин с горечью рассуждал: «кто критикует крестьянинасередняка? Да тот, кто всю свою жизнь пьянствует, и у него никогда не будет подниматься хозяйство. Скоро будем все бедняки. Сильно работать нельзя при Советской власти. Вместо двух коров — 1 будет, раз такая политика. Частника-торговца задавили налогами, середняка тоже давят, а в кооперации и государственных магазинах ничего нет. Везде и всюду партийцы работают для своего интереса. В комсомол идут для того, чтобы получить билет и легкую жизнь. А крестьянин забит совсем, правду нельзя говорить, а сказал — пропал. Хлебородная страна посевы уменьшает, а на коммуны надеяться как на голодного волка. При советской власти хорошо жить коммунистам, да рабочему лодырю, да бедняку, но без середняка и зажиточного. А без хлебопашества крестьянина не должно существовать и производство рабочего».23 Жители Рязанской губернии в своих письмах в столичные партийные органы власти сетовали: «Советская власть раздробила нас на 4 куска — батраков, бедняков, середняков и кулаков. Это деление не нужно, мы все равны. Нам до государственного хозяйства далеко, мы не знаем, что там делается, а в школе учебников нет, бумага расходуется на лозунги, которые уже за 11 лет надоели».24 Однако социальная опора у большевиков на селе все же существовала. За годы советской власти сформировалась новая исполнительная вертикаль. В реализации аграрной политики партии принимали участие, прежде всего активисты партийных и комсомольских ячеек, сельских советов и крестьянских комитетов взаимопомощи. Они создавались государством, в первую очередь для того, гобы жестче контролировать единоличное крестьянское хозяйство, пресекая всякое перерождение середняцкого хозяйства в зажиточное. К концу 1927 г. в Московской губернии имелось 5.519 крестьянских комитетов общественной взаимопомощи (ККОВ), в которые входило 302.257 крестьянских хозяйств или 87,5% от общего количества хозяйств по губернии.25 Комитеты должны были помогать крестьянам в их хозяйственной деятельности, и часть из них этим вполне успешно занималась. Однако, были и такие комитеты, которые брали на себя не свойственные им функции: арендовали дома, занимались торговлей, совершенно не справляясь со своими прямыми обязанностями.26 Подмосковные крестьяне в своих письмах рассказывали о деятельности некоторых таких комитетов: «В Старо-Ямской слободе приобрели две машины сеялки и сортировку «Триумф», однако сеялка с первого же раза сломалась, и крестьянам пришлось сеять из лукошка. Хотел комитет осенью устроить коллективную запашку и оставил землю не засеянной. Весной посеяли на общественной запашке овес, но жать его никто не захотел. «Своей работы много, да еще комитету пойдем работать, как же» — говорили крестьяне. И так до сего времени овес не сжат, да мало того, и сжатый овес стоит в поле и гниет».27 В другом сообщении из Тульской губернии говорилось: «Кресткомовские дела — плохие дела, они настолько слабы, что развернуть их работу не представляется возможным. Крестьяне говорят, что от комитетов одна беда да неразбериха».28 Схожее мнение было высказано на заседании ячейки ВКП (б) Московского губернского суда, после посещения подшефного Коломенского уезда: «комитет взаимопомощи работает слабо, вернее бездействует, не имеет средств, вследствие чего у него нет авторитета среди населения».29 Известны случаи, когда сами крестьяне на общем собрании принимали решение о роспуске ККОВ, как совершенно, по их мнению не нужного органа.30 Безусловно, подобные органы больше мешали селянам, нежели помогали, к тому же порой их возглавляли люди, не пользовавшиеся авторитетом и уважением. Функционерами выше названных организаций часто становились бывшие красноармейцы и рабочие, беднейшие крестьяне, и деревенский люмпен, «красная» молодежь и селькоры. С помощью государства они за короткий срок вытеснили прежние деревенские институты, формировавшиеся долгие годы. Как было сказано в протоколах заседаний Тверского бюро губкома ВКП (б), перед молодыми кадрами была поставлена задача «укрепить и усилить ком-мунистическое влияние путем проведения в руководящие и контрольные органы членов партии и бедноты».31 Указанную директиву долго не удавалось выполнить, и в отчетах, приходивших с мест, говорилось о массовой текучке кадров в низовых звеньях управления. Надо отметить, что государство, выстраивая исполнительную вертикаль, не берегло местные кадры, проявляя «заботу» о них лишь время от времени, исходя из собственных интересов. Причина высокой текучести кадров заключалась не только в недостатке материального обеспечения, чрезмерной загруженности работников, но и в отсутствии необходимого внимания к их работе со стороны партийных и хозяйственных органов. К примеру, на совещании председателей сельских Советов Московской губернии (апрель 1928 г.) некоторые присутствующие так рассказывали о своей ежедневной работе: «От нас требуют еженедельного представления сводки о ходе посевной компании, еженедельных сводок о ходе самообложения, о займе. Конечно, нам некогда заняться другой работой, мы оторваны от семьи, от своей повседневной работы и на 22 рубля (зарплату председателя) прожить трудно».32 Аналогичные факты приводились и на XII Тульском Губернском Съезде Советов: «оклад жалования работников Сельсоветов мизерный, не дающий возможности существовать. Квартира Сельсовета находится зачастую в собственном доме председателя. Тут же семья, и тут же в уголке помещается Сельсовет. Нет шкафа, а поэтому пропадают деловые бумаги».33 Причем, из года в год бумажная рутина росла в арифметической прогрессии, что не делало работу членов сельсоветов эффективнее. Одна из статей в газете «Московская деревня», посвященная этой проблема так и называлась: «Обилен бумажный сев». В ней сообщалось: «Посевная кампания в разгаре. Всюду в уездных центрах совещания и заседания посвящены встрече посева. «Встречающие» в боевой готовности, с ворохами больших и малых анкет, опросных листов, мотаются, перебегая с одного заседания на другое. От ударности требований у агрономов, у кооператоров, вызываемых с мест, вспухли головы. На комиссии нынче год урожайный».34 Не отставал от партийных и хозяйственных органов и земельный отдел Московской губернии. Он стал требовать от агрономов ежегодный отчет о работе в объеме не менее 116 страниц.35 Бесконечные собрания и заседания, которые организовывали активисты разных учреждений, вызывали раздражение у сельских жителей: «если подсчитать потраченное на собраниях время за один год, то целый месяц уходит на одни разговоры», — писали корреспонденты газеты «Московская деревня».36 Из Волоколамского уезда Московской губернии сообщали, что средняя продолжительность собраний колеблется от 5 до 14 часов, а одно из заседаний продолжалось в течение 2 суток».37 Несмотря на длительность заседаний, их результативность была крайне низкой. «Советская власть в настоящее время на местах окостенела, — утверждали бедняки Воронежской губернии, — все делают по указанию высших органов, как чиновники. Советы не советуют, а подтверждают готовое. Почему в 1918-1919 гг. каждое заседание сельского совета было переполнено не членами его? Да потому, что было ново, вопросы обсуждались живые: на кого сколько положить контрибуции, с кого сколько взять хлеба. Теперь же раскладка налога производится где-то на стороне, льготы представляются так же».38 28 июня 1929 г. ВЦИК и СНК РСФСР приняли постановление о расширении прав местных Советов в отношении содействия выполнению общегосударственных заданий и планов. Им было дано право штрафовать крестьян в пределах пятикратного размера стоимости подлежащего сдаче хлеба, причем из штрафных сумм 25% отчислялось в фонд бедноты, что способствовало дальнейшему расколу деревни. Сельским Советам так же предоставлялось право волевым решением аннулировать акты разделов, если выяснялось, что разделившиеся дворы ведут хозяйство совместно.39 Все это еще больше осложняло внутридеревенские отношения. Общесоюзным законом (декабрь 1928 г.) земельные общества были целиком подчинены руководству сельсоветов. Последние должны были утверждать постановления земельных обществ по таким вопросам, как выбор формы землепользования и принятие землеустроительного проекта, установление прав на льготы по землеустройству и т.п. Сельские советы противопоставляя себя и земельным обществам, ликвидировали своеобразное двоевластие в свою пользу, ведь до середины 20-х г.: «административная власть принадлежала сельсоветам, но основные вопросы крестьяне решали на сходах, деятельность которых, основана на традиционных принципах крестьянского самоуправления».40 Одновременно с изменением правового статуса земельных обществ характерные перемены происходили и в их внутренней структуре и деятельности. Община объединяла и бедняка, и середняка, и кулака, всем им представляла формально равные права в решении любых вопросов. Зажиточный крестьянин, лишенный права голоса на выборах в Советы, мог избирать и быть избранным в общинные органы управления. Земельный закон от 15 декабря 1928 г. лишил права решающего голоса на сходах и права быть избранным в органы общинного самоуправления всех, кто не имел права избирать в Советы.41 Взаимоотношения Совета и общины в 1929 г. характеризовались уже не просто контролем (даже с правом утверждения решений, принятых сходом), а прямым вмешательством в деятельность общины, переходом одной из хозяйственных функций общины сельскому Совету, введения в состав общины представителя Совета с весьма широкими полномочиями. Ответом крестьянства на деятельность Советов стали выборы, проходившие в 1928/29 г. Политическое давление на сельских жителей власть оказывала и при их подготовке, внушая электорату, что «большинство трудностей — это результат деятельности кулаков и нэпманов».42 Часть крестьян попросту избегали участия в общественной жизни, помня о невозможности повлиять на политику властей. По мнению К.Б. Литвака, формальные, бутафорские выборы способствовали аполитичности населения деревни, «его инертность во многом объяснялась неуклюжими действиями властей».43 Инструкция для деревенских партработников о перевыборах «работала, как гильотина, отсекая все сомнительное, к тому же всякая дельная критика, замечание или предложение, не носящие официального казенного взгляда, объявлена заранее кулацкой».44 Пленум Тульского губернского комитета ВКП (б) требовал так «претворить в жизнь» избирательные инструкции, чтобы при составлении избиркомов и списков сельских избирателей в них не попали «антисоветские элементы: от зажиточного до кулака».43 Несмотря на это избиратели сделали ставку на «крепкого хозяина». Так из 6 председателей сельсоветов в Дмитровском уезде Московской губернии — двое были зажиточлыми.46 В Московском уезде — 4 зажиточные, а 34 председателя сельсовета были беспартийными, против 6 членов ВКП (б) и 2 членов ВЛКСМ.47 В Воскресенском уезде той же губернии все выставленные кандидаты от ячейки ВКП (б) «провалились, избрали выставленных от собрания. За список ячейки голосовала только беднота».48 В Сергиевском уезде «в председатели сельсовета прошел зажиточный».49 Многие кандидатуры были отвергнуты, так как «не имели никакого авторитета ни у бедноты, ни у беспартийного середняка».50 Думающая часть деревни смогла одержать победу на избирательном фронте, несмотря на то, что процент «лишенцев» среди них по РСФСР увеличился с 3,3% в 1927 г. до 3,9% в 1929 г. На итоги выборов оказало влияние и то обстоятельство, что предвыборная кампания (следуя распоряжениям из Москвы) ориентировалась в основном на бедняков и батраков. Поэтому у середняка сложилось убеждение, что «партия изменила курс и с ним считаться не хочет. Это не замедлило сказаться на ходе перевыборов: середняк или поддержал зажиточного, или оставался в стороне».51 Нарушения избирательного закона накануне и в ходе выборов были обычным явлением. Многие председатели сельсоветов, опасаясь не быть переизбранными, накануне голосования разворачивали «бурную деятельность» среди односельчан, не гнушаясь ни уговорами, ни угрозами, ни популистскими обещаниями, ни прямым подкупом. В Информотдел Моссовета поступало множество подобных сообщений. Приведем лишь некоторые: «в селе Петровском, Софьинской волости председатель сельсовета собрал группу бедноты 7-10 человек и пропил с ними 5 бутылок вина и говорил, что поднимайте на собрании руки за меня».52 В Подольском уезде председатель сельсовета обещал в случае повторного избрания не распространять по деревне заем.»53 В Бронницком уезде один из председателей сорвал собрание, которое хотело утвердить другую кандидатуру.54 Имеющиеся в архивах донесения свидетельствуют, что власть знала о происходивших нарушениях, а отсутствие адекватной реакции на незаконные действия, на наш взгляд, объясняется тем, что в дальнейшем подобные факты позволили большевикам оперировать итогами выборов по своему усмотрению. Не устраивавшие руководство результаты выборов частично были сфальсифицированы или признаны недействительными, а в ряде уездов выборы вообще были временно отменены. Таким образом, у крестьянства была украдена пусть небольшая, но победа. В результате, наскоро подретушированные итоги выборов вполне устроили власть. Советы, под давлением государства, все больше превращались в послушное орудие в руках большевистского руководства и в последствие стали важным рычагом в проведении массовой коллективизации. |