Проверяемый текст
Андреев В.М., Жиркова Т.М. На перекрестках лет и событий. Деревня 1917-1930. Коломна, 2003
[стр. 96]

96 Развитие различных видов кооперации представим в таблице.
Ф ормы производственной кооперации 1928-1929 г.269 Губернии коммуны Артель ТОЗ М осковска 22 190 255 Тверская 18 31 44 Тульская 22 76 142 Как видно из таблицы, чаще всего образовывались не коммуны, которые обобществляли все, что нажил крестьянин, и даже не артели, обобществляющие землю, маш ины и скот.
Наиболее распространенной формой являлись товарищ ества наиболее примитивный и легко расторгаемый вид, при которых организовывалась совместная закупка и использование сложных
сельскохозяйственных маш ин или совместное использование рабочего скота 270 В 1928-1929 годах, при активной поддержке государства, происходил резкий рост численности колхозов.
Количество колхозов по губерниям 1927-1929 гг.271 Губернии 1927 г.
1928 г.
1929 Московская 331 585 647 Тверская 48 182 149 Тульская 72 171 394 269 Составлена по*.
«Краткие сведения по материалам о состоянии сельского хозяйства в Московской губернии» С.
46; «Статистический справочник по Тверской губернии» С.
22; «Статистический справочник но Тульскому округу».
С.
39.
270 Югов А.
Народное хозяйство Советской России и его проблемы.
//НЭП.
Взгляд со стороны.
М., 1991.
С.
214.
271 Сводная таблица составлена по материалам «Коллективизация сельского хозяйства Центрального промышленного района(1927-1937)».
Рязань, 1971.
С.
91.
[стр. 6]

Социальные коллизии заметно изменили быт крестьян.
Предколхозная деревня не была тем цветущим оазисом, каким ее живописала советская пресса.
Тульские мужики так рассказывали о своей жизни: «крестьянин плохо питается, он живет в плохих жилищных условиях, а при малейшем заболевании не может получить полного больничного обслуживания».55 Оставлял желать лучшего внешний вид большинства деревень Московской губернии: «дороги не чинены совершенно, изгородей нет, поля ежегодно зарастают».56 Крестьянские письма, хранящиеся в Российском государственном архиве экономики, убедительно доказывают, что существенной разницы между бытом зажиточного селянина и бедняка практически не было.
Обычно, зажиточный имел более добротную избу, хороший двор, разнообразный инвентарь.
Что же касается быта его семьи, то он, как правило, мало, чем отличался от обихода и быта других домов деревни.57 Разница скорее была в потенциальных возможностях для лучшей жизни, но отнюдь не обязательно они реализовывались.
Тем более что власть делала все возможное, чтобы не дать крестьянину самореализоваться.
Раскол деревни, активно насаждаемый сверху, способствовал смене ценностных ориентиров, особенно среди сельской молодежи.
Все чаще стали проявляться такие пороки как зависть, злоба, доносительство, лень, пьянство.
Последний же стал настоящим бичом для доколхозной деревни.
Вот строки из статьи селькора Герцовской (Тульская губерния): «Пьянство все еще повседневное явление.
Пьют взрослые, пьет молодежь.
Пьют в одиночку и коллективами.
Бьют не только жен, но и детей, растет число разводов (58% к числу браков)».58 Этот вопрос даже поднимался на XIII Тульском губернском съезде Советов: «пьяные люди ходят шайками, по деревне страшно пройти, боишься как бы пожара не устроили».59 Скандалы, драки, хулиганство воспринимались как обыденность.
Официальная статистика Мосгубсуда к основным относила такие виды преступления, как поножовщина, половые преступления, конокрадство, взяточничество.60 «В деревне душно — писал современник — люди с инициативой, с творческой мыслью, с человеческими потребностями в ней задыхаются.
В деревне застой, разложение, бандитизм, воровство, убийство — обыденная вещь.
Из деревни все лучшее бежит, все способное рвется в город — уравнительность заела».61 Крестьяне жаловались: «самое большое зло в деревне — конокрадство, затем воровство, бандитизм и хулиганство.
В большинстве крестьяне имеют только одну лошадь, и если конокрад уведет ее, крестьянин пропал».62 Мораль стала считаться буржуазной выдумкой.
Православная вера, как основа русского менталитета, была растоптана; храмы закрывались; при попустительстве властей расхищались предметы культа.
На смену покаянию шел воинствующий атеизм.
Исчезало почтение к старшим и семейным ценностям.
К.Б.
Литвак в своей статье отмечает: «новая социально-политическая обстановка и связанные с ней новые правовые реалии самым серьезным образом повлияли, во-первых, на самосознание женщины, смену у нее идеала семейной жизни, во-вторых, на такую сторону крестьянского быта, как взаимоотношения между поколениями в семье».63 Созданная большевиками система привилегий для партийных чиновников разных уровней вызывала растущее недовольство людей, возмущенных «беззаконием, произволом, творимыми руководителями, распространенными среди них пьянством, моральной и половой распущенностью».64 Журнал «Авангард», орган Тульского губернского комитета ВКП (б) сообщал своим читателям, что за 1928 г.
было уволено и снято с работы 129 председателей сельсоветов;’ из них 53 человека за халатность, 32 человека за пьянство, 27 — за растрату, 17 — за нарушение классовой линии.65 В Тимоновской волости, Дмитровского уезда Московской губернии за короткое время было снято 3 председателя сельсовета за пьянство и растраты.
За хищения леса был отстранен от работы председатель Кикинского сельского совета, Московской губернии.
За организацию самогоноварения и дебоши был снят с работы член Подольского уездного комитета Воробьев.66 Многочисленные жалобы поступали от крестьян и на председателя сельского совета д.
Полошково Вязовской волости Калужской губернии, который самовольно проводил переделы общественных усадеб.
Одну из лучших крестьянских усадеб он отдал своему родственнику.
Когда же прежний хозяин стал протестовать против захвата, он был избит.
Таким же образом предсельсовета присвоил усадьбу еще одной своей односельчанки.
При этом он ее предупредил, что жаловаться на него бесполезно».67 В изучаемый период многие ответственные работники использовали государственные и общественные должности в целях личного обогащения, недаром слово «растрата» в 20-е г.
было у всех на слуху.68 В Московской губернии (с 1927 г.
по 1928 г.) количество дел о растратах и взятках увеличилось на 47 %.69 Указанные негативные явления становились особенно заметны, поскольку тогдашние «ответственные работники» еще не научились «прятать концы в воду и избегать посторонних глаз».70 Оказавшись в социально-экономическом тупике, власть решила сделать ставку на такую хозяйственную единицу как колхозы.
К началу 1928 г.
на один колхоз в Московской губернии в среднемприходилось 8-10 хозяйств; 9367,6 га.
посевной площади; 3 лошади; 7 коров; одна свинья и одна овца.71 Как известно, XV съезд ВКП (б) взял курс на всемерное кооперирование крестьянских хозяйств во всех существовавших в то время формах.
Однако подмосковные уездные чиновники трактовали решения съезда по-своему: «пятнадцатый съезд ВКП (б) признал единственным выходом из современного положения — переход на коллективизацию», хотя в действительности на съезде подчеркивалось, что индивидуальное крестьянское хозяйство еще длительный период будет основой сельскохозяйственного производства.72 Вместе с тем съезд поручил ЦК разработать мероприятия по предоставлению льгот колхозам, что было закреплено и местными подзаконными актами.
Так в резолюции XVIII Тульской губернской конференции ВКП (б) было записано, что необходимо создавать наиболее благоприятные условия для коллективных форм хозяйствования, путем улучшения их кредитования, снабжения орудиями труда, организацией переработки и сбыта их продукции.73 Крестьяне проявляли интерес к предоставляемым льготам.
Жители деревни Федотово Коломенского уезда Московской губернии на одном из собраний спрашивали: «Какая норма земли и инвентаря полагается сельскохозяйственным коллективам?» Председательствующий пояснил: «Таких норм не существует.
Советская власть может отпустить земли неограниченно, глядя по коллективу, а также отпустить ту или иную ссуду на приобретение машин и прочего инвентаря».74 Ответ озадачил селян: «ведь получается, что власть делит все не по закону, а по своему желанию».
Однако часть крестьян заявила, что «хорошо бы колхоз организовать, раз государство так много даст».75 Чаще всего в деревнях образовывались не коммуны, которые обобществляли все, что нажил крестьянин, и даже не артели, обобществляющие землю, машины и скот.
Наиболее распространенной формой являлись товарищества — наиболее примитивный и легко расторгаемый вид, при которых организовывалась совместная закупка и использование сложных


[стр.,7]

сельскохозяйственных машин или совместное использование рабочего скота.76 В 1928-1929 годах, при активной поддержке государства, происходил резкий рост численности колхозов.
Так, в Московской губернии в 1927 г.
существовало 334 колхоза, а к 1929 г.
этот показатель возрос уже до 647.
В Тверской губернии вместо 48 коллективных хозяйств, действовавших в 1927 г., в 1929 г.
было зарегистрировано 149 колхозов.
В Тульской губернии количество колхозов увеличилось с 72 до 39477.
К 1929 г.
на территории Центрального промышленного района насчитывалось 1190 колхозов.
Это было в 2,6 раза больше, чем в 1927 г.78 Имущественное положение подмосковных колхозов в среднем было таким: «безлошадных вступило 34,2%, с одной лошадью — 64% и с 2 — меньше 1%.
Имели 1 корову — 42%, две — 28%, бескоровных — 30%.79 Земельная площадь всех колхозов составляла 18 тыс.
десятин, из них 10 тыс.
десятин земли госземимуществ и 8 тыс.
— надельные земли.
На один колхоз приходилось 76 десятин земли, из них 42 десятины — пахотной земли: «плоховато обстоит дело с инвентарем.
Нет общественных построек.
Финансовое положение колхозов напряженное».80 В Тверской губернии средний колхоз состоял из 6-8 семей или около 34 человек, из которых примерно 18 трудоспособных, 16 либо дети, либо нетрудоспособные.81 О том, как организовывались колхозы рассказывали жители дер: Теряевка Ефремовского района Тульской губернии, утверждавшие, что попасть в коллектив легко, а вот уйти из него невозможно: «Многих крестьян заманивают туда обманом, так, один мужик с двумя сыновьями вошел в колхоз, привел трех лошадей, быка, двух коров, штук 25 овец, а потом, как не понравилось ему, ну, задумал он уйти из колхоза, и отпустили его безо всего — суд с его жалобой не посчитался, и вот теперь он побирается.
Вообще во многих колхозах, коммунах члены живут хуже, чем собаки, хорошо живется только коммунистам, которые являются заправилами, распорядителями.
Колхозы создают с определенной целью — загонять в них всех крестьян, и начнут нашим братом распоряжаться.
Мы, раньше пережили одну барщину, но не миновать переживать и другую, еще более худшую барщину.
И опять, пожалуй, засвистят нагайки над нами»82.
Анализ архивных и иных материалов дает нам возможность предположить, что большинство создаваемых колхозов преследовали одну единственную цель — получение государственной помощи, которая затем делилась подворно, а сам колхоз фактически переставал существовать.
Так, в Московской губернии в течение 1928 года распалось около 80% колхозов.83 По мнению А.
Югова: «Благодаря новому курсу даже те небольшие суммы, которые государство ассигнует на нужды сельского хозяйства, небольшие по сравнению с миллиардами, которые Советское государство получает у крестьян налогами, высокими ценами на промышленные изделия и инфляцией, — идут в значительной части не на нужды всей массы крестьянства, а на утопические попытки искусственно, в кратчайший срок создать коллективные хозяйства».84 Это понимали и партийные чиновники, разных уровней.
На расширенном Пленуме Тульского окружного исполкома руководитель аграрного сектора Студенецкий так прокомментировал создавшуюся ситуацию: «Многие колхозы воображают, что государство существует для того, чтобы оказывать им помощь, а колхозы существуют только для того, чтобы принимать эту помощь, а сами они государству ничего давать не обязаны».85 Несомненно, предоставление колхозам льгот в кредитовании, машиноснабжении и других сферах создавало благоприятные условия для развития колхозов и повышало интерес единоличников к колхозам.
Разумеется, были и колхозы, которые объединялись для совместной деятельности его членов, но и они распоряжались государственной помощью не всегда эффективно.
Такая бездумная раздача кредитов, неэффективное использование государственной помощи, отталкивали единоличников от колхозов.
С мест сообщали: «в лице крестьянства наши совхозы, колхозы и коммуны не имеют достаточного авторитета, а подчас имеют авторитет обратный».86 Несмотря на все оказываемые льготы, колхозы распадались, и их посевная площадь не только не возрастала, но и уменьшалась.
Этому способствовало и то, что колхозы сдавали хлеб государству по нормированной цене, которая была значительно ниже рыночной.87 Следовательно, резкая переориентация государственной помощи колхозам в 1928-1929 гг.
имела двоякий характер.
С одной стороны, она способствовала росту колхозов, с другой стороны, непродуманное распределение кредитов отталкивало крестьян от идеи производственной кооперации и тем самым тормозило возникновение коллективных хозяйств.
Зажиточные крестьяне предупреждали своих односельчан: «Ничего у вас безлошадников в коллективе не выйдет, надо будет на чем-то работать, а у вас ничего нет.
Власть вам семян даст, а лошадей не даст и вы, организовав коллектив, останетесь на бобах».88 «Колхозы — это прежнее крепостное право, — вторили им другие, — государство берет нас на удочку»89.
Таким образом, любимое детище государства, пользовавшееся его безусловной поддержкой, не могло длительное время сосуществовать параллельно с единоличными хозяйствами, так как финансовые потоки в сфере производства все чаще регулировались не в пользу последних.
В колхозах власть стала видеть не производственную единицу, движимую хозяйственным расчетом, а носителя новой морали, нового нерыночного образа жизни.
Курс большевиков на колхозы обострил недовольство крестьянских масс.
Если до этого в привилегированном положении были бедняк и середняк, а врагом кулак, то со времени увлечения колхозами «в загоне оказалось все индивидуальное хозяйство».90 Сталинский «год великого перелома» поставил точку в споре кто кого: «Достижение партии, — писал Сталин, — состоит в том, что нам удалось организовать этот коренной перелом в недрах самого крестьянства и повести за собой широкие массы бедноты и середняков, несмотря на неимоверные трудности, несмотря на отчаянное противодействие всех и всяких темных сил, от кулаков и попов до филистеров и правых оппортунистов».91 О мифичности «великого перелома» свидетельствует широкий круг источников, в том числе и архивных.
Так, из Воскресенского уезда Московской губернии в Президиум Моссовета сообщали, что при голосовании на собраний по проблеме коллективизации из 50 присутствующих против проголосовало 44, в том числе 16 середняков.92 Из Подольского и Ленинского уезда той же губернии информировали об аналогичных фактах.
В Московском уезде общее собрание не утвердило резолюцию о переходе к коллективному хозяйствованию.93 В Воловском районе Тульской губернии собрание бедноты, по вопросу организации колхоза было фактически сорвано.
Поднялся страшный шум и крики: «Не пойдем в коллектив, довольно, мы видим, что за жизнь в других коллективах, с голоду будем умирать, но в коммуну не пойдем»94.
Однако, опираясь на положения сталинской статьи партийное руководство приступило к форсированию «революции сверху».

[Back]