|
нарушение принципа меритократии воспринимается с определённой долей понимания. Воспринимая существующие различия, с одной стороны, как объективную данность, социология также стремится понять природу этой объективности, предоставляя анализ самих социальных фактов. Данный методологический подход разработан в рамках понимающей социологии М. Вебера. В тоже время, именно социокультурное направление социологии, позволяет провести исследование культурных детерминант воспроизводства рассматриваемых деструктивных значений, ценностно-нормативное содержание социальных действий опосредованных коррупцией. Особенно важными, в аспекте дальнейшего осмысления механизмов социокультурного сдерживания, на наш взгляд, являются идеи М. Вебера о смысловом содержании и ориентированности на другого деятельности индивида. Он пишет: «Действием мы называем действие человека (независимо от того, носит ли оно внешний или внутренний характер, сводится ли к невмешательству или терпеливому приятию), если и поскольку действующий индивид (или индивиды) связывают с ним субъективный смысл. Социальным мы называем такое действие, которое по предполагаемому действующим лицом (или действующими лицами) смыслу соотносится с действием других людей и ориентируется на него» [9, с. 602-603]. Следует отметить, что в российском научном дискурсе обозначилась тенденция, выводящая коррупцию в разряд проблем именно экономического плана. Однако, на наш взгляд, восприятие коррупции только с позиции экономики, без учёта её социокультурной специфики, приводит к узости восприятия потенциальных возможностей противодействия данному феномену. Так, по мнению западных экспертов, существуют три возможных подхода к минимизации коррупционных рисков. Во-первых, ужесточение законов и их исполнения, тем самым повысив риск наказания. Во -вторых, |
Известия Сочинского государственного университета. 2015. № 3-1 (36) 33 Вместе с тем, учитывая мотивированность как специфику социальных явлений и анализа смысла действий, следует отметить, что именно их понимание и становится важнейшей первоосновой социологической интерпретации феномена коррупции. В тоже время, такие исследователи как П. Бергер и Т. Лукман небезосновательно предположили, что все теории разумно было бы воспринимать не в качестве «научных» суждений, а в качестве своеобразного и значимого способа конструирования реальности в современном обществе [3]. В свою очередь, рассматривая феномен коррупции с позиции социологического знания, необходимо провести его дефиницию как социокультурного явления, отделив аспекты, исследуемые в сфере юридических и экономических наук. С правовой и экономической точки зрения коррупция (от лат. corruptio — порча, подкуп) это преступление, заключающееся в прямом использовании должностным лицом прав, предоставленных ему по должности, в целях личного обогащения [4]. В контексте же именно социокультурных исследований центральное место занимает проблема легитимации в массовом сознании россиян значительного количества коррупционных механизмов, не вызывающих, тем не менее, какого либо нарекания и порицания в обществе. Именно этим представители современной социологической науки объясняют распространенность и устойчивость коррупции, а также и сложность ее превенции. В свою очередь, опираясь на теоретический фундамент социологии культуры, заложенный классиками науки, учитывая объективацию широкого распространения данного явления в современную эпоху транзиции общества, особенно важным следует считать использование научных подходов, существующих в рамках постмодернистской социологической парадигмы. Необходимо отметить, что обнаруживающаяся легитимность значительного числа форм коррупционных проявлений в ментальности российских граждан, связана, прежде всего, с историческими особенностями развития российского общества. Она детерминируется наличием устойчивых культурных традиций, характеризующихся аскрептивностью (достиженчеством, не обременённым жёстким ограничением средств) и патернализмом (формализованным покровительством и созданием преференций по отдельным основаниям), а также ценностными ориентациями постреформационного периода, культивирующего потребительство и гедонизм [5]. В аспекте проводимого исследования, наибольший интерес представляет не только теория вопроса, но и формы и последствия самого коррупционного поведения, ангажированные определённым набором ценностей и устойчивых норм. Рассматривая социальный мир таким, каким он является, и, исследуя закономерности взаимодействия структур и элементов в этом мире, Э. Дюркгейм утверждал: «Объяснение социальной жизни нужно искать в природе самого общества» [1]. Об этом, в частности, свидетельствует наличие различной этической оценки деяниям с признаками коррупции. Так, если одни действия воспринимаются как преступные, другие – как безнравственные, либо вовсе не вызывает реакцию прямого неприятия. Данные действия, как правило, присуще традиционному обществу, в котором ценности, выраженные в поливариативных проявлениях аскриптивности и патернализма. При этом, нарушение принципа меритократии, воспринимается с определённой долей понимания. Воспринимая существующие различия, с одной стороны, как объективную данность, социологическая наука также стремится осознать природу данной объективности, предоставляя анализ самих социальных фактов. Данный методологический подход разработан в рамках понимающей социологии М. Вебера. Именно культурно-аналитическое направление социологии, позволяет провести исследование культурных детерминант воспроизводства рассматриваемых деструктивных значений, ценностно-нормативное содержание социальных действий, опосредованных коррупцией. Особенно важными, в аспекте дальнейшего осмысления механизмов социокультурного сдерживания, на наш взгляд, являются идеи М. Вебера о смысловом содержании и ориентированности деятельности индивида. Он пишет: «Действием – мы называем действие человека (независимо от того, носит ли оно внешний или внутренний характер, сводится ли к невмешательству или терпеливому приятию), если и поскольку действующий индивид (или индивиды) связывают с ним субъективный смысл» [6]. |