ценностей способна расширяться и углубляться. Объектом их общей заботы должны стать, например, охрана природы, формирование гуманных отношений между людьми. Если на рубеже XIX-XX веков оптимальное взаимодействие было намечено в русской философско-педагогической мысли, то сегодня оно является следствием общей ситуации, в которой оказалось человечество, и тенденцией его развития: оно становится категорическим императивом и может расширяться, что очень важно, с пользой для всех взаимодействующих и в то же время противоположных оснований. В этом смысле универсализм есть подготовка и эквивалент объединяющегося человечества, составляющего наивысшую общность и наивысшую абсолютную ценность. Что касается философии конца XIX начала XX веков, то ее бинарные потенции возникали не на пустом месте, они уходят своими корнями вглубь многовековой православной традиции, в трагедию раскола, в споры иосифлян с «не стяжателями» и еще глубже, в более далекие времена именно там обнаруживаются истоки чисто светских, казалось бы, автономных вопросов и тем. Русский философ мог быть атеистом, позитивистом, материалистом, но он, как правило, невозможен вне соотношения, вне диалога с православной традицией, которую он мог отрицать или, напротив, принимать, подобно тому, как любой арабский философ невозможен вне ислама, Декарт вне католицизма и схоластики Кант вне протестантизма. Еще на заре отечественной культуры митрополит РЪтларион в «Слове о Законе и благодати» интуитивно сформулировал ряд основных тем, '•" которые в дальнейшем то непрерывной нитью, то пунктиром протянутся через столетия, и, прежде всего в специфически окрашенной теме интеллектуальной свободы. Противопоставляя Новый завет Ветхому, универсализм национальной замкнутости и ограниченности как будто вполне в 40 |
100 (хотя их сущность и происхождение объясняют по-разному или даже противоположным образом), и высшие, общечеловеческие, именно универсальные институты и идеи. Универсализм сознательно старается отразить обе платформы, становясь тем самым философией оптимального взаимодействия, приемлемой и для религии, и для науки, не требующей отказа от своей мировоззренческой определенности. В этом заключается суть контрпредложения в алцюс экуменического метасинтеза и всех других попыток распространить свое интеллектуальное влияние, пусть даже путем самого утонченного и максимально терпимого, но "упразднения" иной формы общественного сознания. Диалектика господина и раба, а также отрицания, "упразднения" и борьбы должна быть заменена диалектикой оптимального взаимодействия общих и внутренне дифференцированных сфер. Это важный шаг вперед по направлению к конструктивному диалогу, который прежде был как правило; не богаче чем вежливым признанием права собеседника на собственную точку зрения. Единственным результатом подобных диалогов было отнюдь не взаимопонимание, а лишь смягчение, впрочем, довольно ценное. Если на руберке Х1Х-ХХвв. оптимальное взаимодействие было намечено в русской философско-педагогической мысли, то сегодня оно является следствием общей ситуации, в которой оказалось человечество, и тенденцией его развития: оно становится категорическим императивом и может расширяться, что очень важно, с пользой для всех взаимодействующих и в то же время противоположных оснований. В этом смысле универсализм есть подготовка и эквивалент объединяющегося человечества, составляющего наивысшую общность и наивысшую абсолютную ценность. Поставим вопрос так: что является сущностью науки как интегрированной интеллектуальной мировоззренческой формации? Что явля 105 вглубь многовековой православной традиции, в трагедию раскола, в споры иосифлян с "нестяжателями" и еще глубже, в более далекие времена именно там обнаруживаются истоки чисто светских, казалось бы, автономных вопросов и тем. Русский философ мог быть атеистом, позитивистом, материалистом, но он, как правило, невозможен вне соотношения, вне диалога с православной традицией, которую он мог отрицать или, напротив, принимать, подобно тому, как любой арабский философ невозможен вне ислама, ""Декарт вне католицизма и схоластики, Кант вне протестантизма. Еще на заре отечественной культуры митрополит Илларион в "Слове о Законе и благодати" интуитивно сформулироваСл ряд основных тем, которые в дальнейшем то непрерывной нитью, то пунктиром протянутся через столетия, и прежде всего в специфически окрашенную тему интеллектуальной свободы. Противопоставляя Новый завет Ветхому, универсализм национальной замкнутости и ограниченности как будто вполне в духе христианской традиции вообще, Илларион вместе с тем обозначил специфически православное, резкое противопоставление благодати закону (отнюдь не отрицая полезности его) как свободы необходимости, идеала действительности, небесного-. земному. Именно в русле этих оппозиций, внутри этого разрыва меаду идеалом и действительностью и развивалась отечественная мысль. Именно эти противопоставления большей частью определяли как все ее высокие взлеты, так и сокрушительные падения, именно они привели к возникновению трех обозначенных тенденций в русской философско-педагогической мысли конца Х1Х-начала XX столетия. Русская духовность, как теперь принято говорить, крайне амбивалентна из нее могут проистекать прямо противоположные тенденции. Господствовавшая в советской литературе до недавнего времени революционно-демократическая схема истории отечественной мысли |