|
подчинении ее основному закону смерти. Что же касается эмпирической, прикладной науки, то она стала «служанкой торговли», попала «в рабство торгово-промышленному сословию», служит умножению предметов роскоши и забавы. Мыслитель призывает не отказаться от мысли научной, а внести ее в природу: «просвещение или смерть, знание или вечная поги # бель», природа «казнит смертью за невежество»; не отказаться от науки, а дать ей новое направление, объединить все разрозненные участки ее работы, одухотворив их высшей целью (377, с.631). Главное требование, настойчиво звучащее у Н.Федорова, не отделять знания от блага, внести в научные исследования и технические изобретения ясный нравственный критерий. Вторым важным требованием к научному исследованию должно быть, по Федорову, требование его всеобщности. Новое, истинно близкое к природе «сельское» знание вберет в себя все достижения «городского», но будет основано на всеобщем наблюдении и на опыте, производимом не в кабинетах или лабораториях, а в самой природе, «на опыте как регуляции метеорических, вулканических, или плутонических, и космических явлений» (377, С.489). Любопытно, что в вопросе о восстановлении погибшего Н.Федоров, как это ни парадоксально, прибегает к доводам вульгарных материалистов, заявляя: «...организм машина, сознание относится к нему как желчь к печени; соберите машину, и сознание возвратится к ней!». Будучи людьми, в большинстве своем честными и порядочными, пророки естественнонаучной революции искренне полагали, что разум и совесть неотделимы друг от друга. Человек, суливший подняться до вершин, с которых открываются тайны мироздания, существо высшего порядка, а стало быть, и безупречно нравственное. В их вере было одно уязвимое место: разум сам дойдет до высшего знания, подобно тому, как дикие животные находят путь к воде, повинуясь внутреннему чутью. Но со65 |
38 сил, которые расходуются на взаимную рознь или растрачиваются по пустякам i_ __ Основные надежды в деле регуляции природы возлагаются в "философии общего дела" на науку, но не в том ее состоянии, когда она только "образ мира", т.е. занимается "воспроизведением явлений жизни в малом виде, лаборатории, физическом кабинете и т.п.". Это, по Федорову, лишь теоретическое или йнимое, господство над природой при действительном подчинении ее осйЪвному закону смерти. Что же касается эапирической, прикладной науки, то она стала "служанкой торговли", попала "в рабство торгово-промьшшенному сословию", служит умножению предметов роскоши и забавы. Мыслитель призы-. вает не,отказаться от мысли научной, а внести ее в природу: "просвещение или смерть, знание или вечная погибель", природа "казнит смертью за невежество" ; не отказаться от науки, а дать ей новое направление, объединить все разрозненные участки ее работы, одухотворив их высшей целью. Главное требование, настойчиво звучащее у Федорова, не отделять знания от блага, внести в научные иссле-. дования и технические изобретения ясный нравственный критерий. Вторым важным требованием к научному исследованию должно быть, по Федорову, требование его всеобщности. Новое, истинное близкое к природе "сельское" знание вберет в себя все достижения "городского", но будет основано на всеобщем наблюдении и на опыте, производимом не в кабинетах или лабораториях, а в самой природе, "на опыте как регуляции метеорических, вулканических, или плутонических, и космических явлений". Любопытно, что в вопросе о восстановлении погибшего Федоров как это ни парадоксально прибегает к доводам вульгарных материалистов, заявляя: "...организм машина, 1. Федоров Н.Ф. Философия общего дела, с.631. 2. Там же, с.489. 39 и... сознание относится к нему как желчь к печени; соберите машину, и сознание возвратится к ней!". Будучи людьми в большинстве своем честными и порядочными, пророки естественнонаучной революции искренне полагали, что разум и совесть неотделимы друг от друга. Человек, суливший подняться до вершин, с которых открываются тайны мироздания, существо высшего порядка, а стало быть, и безупре^що нравственное. В их вере было одно уязвимое место: разум сам доЩет до высшего знания, подобно тому как дикие животные находят путь к воде, повинуясь внутреннему чутью. Но совести необходимы видимые, внешние ориентиры. Отринув ветхозаветные заповеди, век Просвещения создал подлинный культ разума, однако он считал необходимым сверять деяния человеческие с велениями природы. Естественное, или природное, состояние было тем образцом, с которым следовала сличать вновь создаваемые идеалы. Словно предвидя и ужасаясь облику надвигающейся машинной цивилизации. Просвещение как бы пыталось приостановить ее ход, предостерегая от чрезмерного увлечения науками, мануфактурами и прочими сугубо материальными заботами. Но было, наверное, поздно. Разум стремглав умчался вперед, оставив далеко позади и душу, и сердце. Однако и разум, разделенный с душой, становится холодным рассудком. А.Н.Федоров продумывает нравственные предпосылки бессмертия. Главное для него пробудить любовь к отцам, сознание нравствен-^ ного долга сынов перед ними, и этому он посвящает сотни страниц своего труда, в то время как изложение практических проектов воскрешения занимает всего несколько страниц. Именно нравственный, императивный смысл его требования всеобщего воскрешения вызвал особое сочувствие Толстого и Достоевского. Идея всеобщего иммаI. Федоров Н.Ф. Философия общего дела, с.366. |