|
ва к соборности посредством ссылок на русский национальный характер к оправданию тоталитаризма. Это можно показать на примере взглядов таких мыслителей, как Н.Бердяев и Л.Карсавин. Бердяевское учение о свободе, об отношении между человеком и Богом (миром) строится на идее синтеза. Если что-то утверждается, то нечто другое с такой же силой должно отрицаться. В «Философии свободы» свобода понимается как открытость Богу, т.е., казалось бы, ни в коем случае не как произвол индивидуального начала. Но эта открытость не просто послушание воле Бога: Бог предоставил человеку возможность свободно творить, дал ему «страшную свободу» выбора. Стало быть, свобода является и творчеством, и открытостью высшему началу, т.е. экзистенцией, свободно идущей навстречу трансценденции. Но дальше акцент смещается на творчество, а не на послушание. Открытость же без послушания без, как позднее скажет Хайдеггер, «почтительности к бытию» есть открытость риску, в том числе и риску произвола. Жизнь действительно содержит в себе такую трагическую антиномию, но надо ли это оправдывать? «Философские неравенства» Н.Бердяев также начинает с критики абсолютизации личностного начала. Логика его рассуждений такова: «Личности нет, если нет ничего выше ее». Торжество, с точки зрения личного блага привело бы к падению личности: к возвращению личности ведет точка зрения «сверхличной ценности». Сверхличная ценность это божественное, а оно «требует жертв и страданий, ибо всякий космический мир дифференцирован, основан на неравенствах и дистанциях». Религиозная основа, упорядочивающая общественную жизнь, является мистической сутью, «иррациональным остатком государства, не сводимым к организации общественных интересов. Власть государственная родилась «в насилиях», но насилья эти были «благостны», и они поставили цели мирового 89 |
166 придется ответить утвердительно, хотя акцент, конечно, стоит сделать на первом, а не на втором вопросе, ведь не ошибается тот, кто не ищет, и пусть в наших душах благодарность за золотые зерна найденных мыслителей истин не заслонит их ошибки. Обратимся к анализу "перекосов" в рамках того направления русской философии, которое получило наименование идеалистического и религиозного. Самая характерная черта русской культуры стремление к всеохватному синтезу, к всеединству. Однако при определенном эмоциональном настрое это стремление может приводить к соединению, казалось бы, несоединимого. Например,-к переквдыванию мостика от благороднейших идей всеединства к соборности посредством ссылок на русский национальный характер к оправданию тоталитаризма. Это можно показать на примере взглядов таких мыслителей, как Н.Бердяев и Л.Карсавин. Бердяевское учение о свободе, об отношении между человеком и Богом (миром) строится на идее синтеза. Но синтез этот единство экзистенции и трансценденции постоянно разрывается логическими и эмоциональными перехлестами типичного для мыслителя построения фразы: "а не". Если что-то утверлщается, то нечто другое с такой же силой должно отрицаться. В "Философии свободы" свобода понимается как открытость Богу, т.е., казалось бы, ни в коем случае не как произвол индивидуального начала. Но эта открытость не просто послушание воле Бога: Бог предоставил человеку возможность свободно творить, дал ему "страшную свободу" выбора. Стало быть, свобода является и творчеством, и открытостью высшему началу, т.е. экзистенцией, свободно идущей на встречу трансценденции. Но дальше акцент смещается на творчество, а не на послушание. Открытость же без послушания (без, как позднее скажет Хайдеггер, "почтительности к бытию") >сть открытость риску, в том числе и риску произвола. Жизнь действительно 167 содержит в себе такую трагическую антиномию, но надо ли это оправдывать? "Философские неравенства" Бердяев также начинает с критики абсолютизации личностного начала. Логика его рассуждений такова: "Личности нет, если нет ничего выше ее". Торжество точки зрения личного блага привело бы к падению личности: к возвращению личности ведет точка зрения "сверхличной ценности". Сверхличная ценность это божественное, а оно "требует жертв и страданий, ибо всякий космический мир дифференцирован, основан на неравенствах и дистанциях". Религиозная основа, упорядочивающая общественную жизнь, является мистической сутью, "иррациональным остатком государства, не сводимым к организации общественных интересов. Власть государственная родилась "в насилиях", но насилья эти были "благостны", и они поставили цели мирового движения во тьме, неспособной ни к каким различиям. Первый насильник, образовавший власть в хаосе, установивший цели, был благодетель Человечества, и на нем почило Божие помазание". И общий вывод: "наибольшая же свобода дается тогда, когда человек чувствует и сознает себя имманентным, а не трансцендентным государству, как и все сверхличные реальности и единства". В анализе подобных текстов необходимо различать два слоя: мотивационный (что хотел сказать автор в контексте его ценностных ориентации) и прагматический (как это реально интерпретируется в определенном социуме). Попробуем понять оба слоя в их взаимной дополнительности. Мыслитель исходит из благих намерений противопоставить гедонистско-утилитаристскому отношению к жизни более высокое и неизбежно трагическое ее понимание (а ведь до сих пор в массовом сознании превалирует требование удовлетворения постоянно I. Бердяев Н.А. Философия свободы.-С.ИЗ. |