|
Человек от природы греховен, «человек человеку волк», и тогда единственный выход в добровольном принятии какого-то внешнего регулятора (от гоббсовского государства до фрейдовского супер-эго), но неизбежное следствие такого обш;ества невроз, как вполне логично рассуждал Фрейд. Сама сущность человека порождена внешними отношениями (в ней реализуются внешний гегелевский абсолют или марксовские общественные отношения), и тогда подлинная свобода в осознании и развитии этой сущности и «подтягивании» индивидуальности до ее уровня. Свобода и творчество, по сути, оказываются уделом коллективного субъекта, что можно хорошо видеть у Фихте. И тоталитаристские издержки при таком подходе далеко не случайны. Неповторимая субъективность, индивидуальность вообще освобождается от общих мерок и оценок (Сартр), но тогда каждый акт ее реализации превращает ее в ничто, а ее жизнь становится перманентным бегством от самой себя. Многие сторонники западной демократии сошлись с первым вариантом: идеалы ждать наивно, но договориться о чем-то возможно. Какой же выход искала отечественная мысль? Вот исходная позиция А.Хомякова, которой следовали мыслители XIX начала XX веков, где онтология соборности приобретает статус конкретного принципа поведения: «Желательно, чтобы сход решал дела приговором единогласным». Таков был издревле обычай славянский. От немцев же перешел к славянам обычай считать голоса, как будто бы мудрость и правда всегда принадлежали большему количеству голосов, тогда как действительное большинство зависит весьма часто от случая. Обратим внимание еще на то, что где дела идут на решение большинством, в людях пропадает или, по крайней мере, слабеет само стремление к согласию в совести и разуме. «Если уже нельзя 93 |
171 делу" (Н.Федорова). И в эту явно философскую проблематику все время органически вплетаются размышления о воспитании, выраженные в творчестве Н.Пирогова, В.Розанова и др. и достигающие своей кульминации у Ф.Достоевского: счастье всего человечества не может быть куплено слезинкой невинного младенца. Таков внутренний барьер на пути превращения органической целостности в механизм, при котором используются любые средства для достижения цели. Для русской культуры, как известно, всегда была характерна неразрывная связь всех элементов мировоззрения от фундаментальных основ, от полной, соединяющей религиозное и светское начала, картины 'мира, до всепроникающего этицизма взглядов на человеческое поведение и его идеалы. Опять-таки, здесь важно развести подлинное единство и "подгонку" картины мира под сиюминутные интересы. Для мыслителей XIXB. соборность есть одновременно и принцип устройства бытия, и принцип поведения. Соборность, как противоположность ассоциации, есть свободное и органическое единство, собранное силой любви. Ассоциация лишь временное, условное единство, скрепленное внешними связями. На уровне человеческой жизни это означает ориентацию либо на совесть, веру и любовь в отношениях людей друг к другу, либо на устойчивый правовой договор, требующий хорошо просчитанных гарантий. В западной философии мы можем видеть три основных направления в развитии проблемы человеческой природы и человеческих отношений: I. Человек от природы греховен, "человек человеку волк", и тогда единственный выход в добровольном принятии какого-то внешнего регулятора (от гоббсовского государства до фрейдовского супер-эго), но неизбежное следствие такого общества невроз, как вполне логично рассузвдал Фре*^д. 2. Сама сущность человека порождена внеш 172 ними отношениями (в ней реализуются внешний гегелевский абсолют или марковские общественные отношения), и тогда подлинная свобода « в осознании и развитии этой сущности и "подтягивании" индивидуальности до ее уровня. Свобода и творчество, по сути, оказываются уделом коллективного субъекта, что можно хорошо видеть у Фихте. И тоталитаристские издержки при таком подходе далеко не случайны. 3, Неповторимая субъективность, индивидуальность вообще освобождается от общих мерок и оценок tСартр), но тогда каздый акт ее реализации превращает ее в ничто, а ее жизнь становится перманентным бегством от самой себя. Многие сторонники западной демократии слфились с первым вариантом: идеалы ждать наивно, но договориться о чем-то возможно. Какой же выход искала отечественная мысль? Вот исходная позиция А.Хомякова, которой следовали мыслители Х1Х-начала XX столетия, где онтология соборности приобретает статус конкретного принципа поведения: "Желательно, чтобы сход решал дела приговором единогласным". Таков был издревле обычай славянский. От немцев же перешел к славянам обычай считать голоса, как будто бы мудрость и правда всегда принадлежали большему количеству голосов, тогда как действительное большинство зависит весьма частр от случая. Обратим внимание еще на то, что где дела идут на решение большинством, в людях пропадает или, по крайней мере, слабеет само стремление к согласию в совести и разуме. "Если уже нельзя получить решение единогласное, лучше передать дело посреднику излюбленному от всего схода. Совесть и разум человека почтенного общим доверием, надежнее, чем игра в счет голосов". Ориентация, как видим, не на калькуляцию частных интересов, но на общую правду, основанную на совести и доверии. Спустя полвека схожие мысли зазвучали в устах I. Хомяков А.С. Послание сербам из Москвы /О старом и новом.-М., 1988.-С.365. |