|
камуфляж, который выступает страховкой, как с правовой, так и с моральной точки зрения. Это означает, что и на практике, и в теории понимание коррупции как взяточничества следует рассматривать неразрывно от понимания её как специфических неформальных отношений и не упускать из виду тот факт, что «доверие, основанное на личных связях, способствует коррупционным трансфертам» [112, с. 129]. Отважимся предположить, что если бы в определениях теоретиков акцент делался бы именно на эту то и отношениесторону явления, а не на взяточничество и подкуп, населения к коррупции начало бы меняться. По крайней мере, в той его части, которая касается «мелкой» коррупции и собственной причастности к подобному роду деяниям. Два взгляда на коррупцию как социальную проблему связаны с двумя направлениями социологического анализа. Первый оформлен в рамках институциональной теории. Здесь общественная система мыслится как жесткий набор социальных институтов, находящихся друг с другом в закономерной связи. Здесь все многообразие отмеченных выше явлений будет восприниматься как коррупция. Более того, под определение коррупции будут попадать, практически, любые отклонения от нормального (стандартного) функционирования социального института. Скажем, под понятие «коррупция» в определении Совета Европы подпадает «навязывание своего мнения педагогом, родителями или политическим деятелем». При таком понимании любое проявление субъектности воспринимается и, соответственно, изучается в качестве коррупционного. Этот подход достаточно явно проявляется при оценке коррупции в рамках исследований Freedom Наша, Transparency International [115]. Этот же подход достаточно четко прослеживается в юридических теориях о коррупции как о противоправном действии, |
ответную услугу не только труднее квалифицируется как коррупционное деяние, но и с этической стороны выглядит вполне пристойно. Таким образом, популярность неформальных практик способствует коррупции также и потому, что создаёт ей идеальный камуфляж, который выступает страховкой, как с правовой, так и с моральной точки зрения. Это означает, что и на практике, и в теории понимание коррупции как взяточничества следует рассматривать неотделимо от понимания её как специфических неформальных отношений и не упускать из виду тот факт, что «доверие, основанное на личных связях, способствует коррупционным трансфертам»114. Отважимся предположить, что если бы в определениях теоретиков акцент делался бы именно на эту сторону явления, а не на взяточничество и подкуп, то и отношение населения к коррупции могло бы начать изменяться. По крайней мере, в той его части, которая касается «мелкой» коррупции и собственной причастности к такого рода деяниям. Мы уже говорили о том, что эти же стереотипы восприятия коррупции характерны и для участников' образовательного процесса. Что же касается исследований по коррупции в образовании, то практически все они поддер*г живают то определение, согласно которому коррупцией следует считать любое нарушение правил, направленное на создание преимуществ для себя или другого лица. Но следует отметить, что в большинстве случаев такое понимание коррупции характерно для зарубежных исследователей, в российской традиции всё немного иначе. Так, например, реалии образовательной среды в России показывают, что работать и учиться в вузе, соблюдая все правила, практически невозможно, что мы покажем в следующей главе работы. Таким образом, если принимать такое определение коррупции, то мы будем вынуждены признать, что презумпция виновности сопровождает любого преподавателя и студента российского вуза. Тем не менее, очевидно, и 114Роуз-Аккерман С. Коррупция и государство: Причины, следствия, реформы. М.: Логос, 2003. С.129. 103 f |