|
нивелировалось его крайней удаленностью от мировых центров, предельной неразвитостью коммуникаций. Регион символически был означен как принадлежащий России, хозяйственное же его освоение откладывалось на будущее. Пространство «внутри» маркированных границ оставалось «пустым». Относительно плотно была заселена лишь узкая полоса вдоль верхнего и среднего течения Амура, а также Дальневосточной железной дороги. Там была работа, жилье, возможность сбыта сельскохозяйственной продукции. Главное —там был смысл региона. Население требовалось для того (особенно ясно это стало после русско-японской войны 1903—1905 гг.), чтобы защищать границу, снабжать армию обеспечивать коммуникации. Вся остальная территория заселялась эпизодически (золотоносные рудники, охотничьи поселки, угольные копи и т.д.). Это свойство региона точно подметил один из первых и наиболее глубоких исследователей Дальнего Востока губернатор Приморья П.Ф. Унтербергер, полагавший, что регион очень пригодится России, когда ее европейская часть окажется перенаселена [93]. Для того чтобы в этой ситуации (по оценке П. Унтербергера, она сложится к середине XX в.) избежать массовой миграции граждан за рубеж, и необходим регион «в прок». Нужно сформировать там органы управления, вооруженные силы, хозяйственную и транспортную инфраструктуру, которые потом, когда это понадобится, позволят с легкостью «развернуть» его в полноценное территориальное образование. То, что регион не в состоянии прокормить за счет собственного производства даже наличное население, представляет собой плату за ожидаемые в будущем блага и защиту основной территории страны [93]. Плановое хозяйство советского периода не особенно сильно повлияло на потенциальность региона. Начиная с 1930-х гг. ставка была сделана на развитие ВПК [29]. С экономической точки зрения переброска |
63“ÏÎËÈÒÈß”“ÏÎËÈÒÈß”“ÏÎËÈÒÈß”“ÏÎËÈÒÈß”“ÏÎËÈÒÈß” № 2 (53) 2009 лица уже высказались по поводу «кучки автодилеров», сражающихся за «криминальный бизнес»12 , атмосфера в регионе по прежнему на пряженная. С улиц, под давлением силовых структур, тема вернулась на «кухни», но ощущения, что она там и останется, пока не возникает. Не собираясь подливать масла в огонь, попробуем объяснить, что именно вызвало столь бурную реакцию дальневосточников. Начать объяснения придется с не такой уж давней истории. Даль ний Восток в советские годы был своеобразным регионом — регионом «про запас», регионом «на будущее». Он скорее олицетворял геополи тические амбиции страны, нежели воплощал их. Огромного Дальневос точного военного округа не всегда хватало даже на защиту восточных границ. Экономическая же эффективность региона в хозяйстве страны вообще была сомнительной. Как показывают расчеты экономистов, даже в благополучные 1970—1980 е годы регион тратил почти на 26% больше (без учета содержания войск ДВО), чем производил13 . Транс портные и энергетические тарифы делали любую произведенную там продукцию «золотой». И если речь шла не о золоте как таковом, не об уране, уникальных биоресурсах или алмазах, продукция оказывалась неконкурентоспособной14 . Ключевым оказывался иной — политиче ский — смысл существования региона. Здесь, как считали государ ственные деятели, да и исследователи, находился естественный рубеж государства, граница «цивилизационной платформы»15 . Более того, та кое восприятие региона доминировало и в досоветские времена — по крайней мере после краха российского «аляскинского проекта». Грани ца и подвергалась маркированию, «осваивалась». Подъем российского флага в Мариинском посту, на острове Саха лин или на амурском утесе — месте расположения современного Хаба ровска были куда более значимыми событиями, нежели открытие в ре гионе серебряных и золотых месторождений. Ведь доходы от после дних были минимальными. Так, в конце XVIII столетия на организацию «правильной добычи серебра» казна выделила 25 тыс. рублей, серебра же было добыто менее чем на 26 тыс. Подобное соотношение сохраня лось и впредь. Потенциальное богатство региона нивелировалось его крайней удаленностью от мировых центров, предельной неразвитостью коммуникаций. Регион символически был означен как принадлежащий России, хозяйственное же его освоение откладывалось на будущее. Пространство внутри маркированных границ оставалось «пустым». От носительно плотно была заселена лишь узкая полоса вдоль верхнего и среднего течения Амура, а также Дальневосточной железной дороги. Там была работа, жилье, возможность сбыта сельскохозяйственной продукции. Главное — там был смысл региона. Население требовалось для того (особенно ясно это стало после русско японской войны 1903— 1905 гг.), чтобы защищать границу, снабжать армию, обеспечивать ком муникации. Вся остальная территория заселялась выборочно (золото носные рудники, охотничьи поселки, угольные копи и т.д.). Äâóõòàêòíûé ìåõàíèçì ðàçâèòèÿ Äàëüíåãî Âîñòîêà 12 Канаев 2009. 13 Заусаев 2009. 14 Исключением была продукция ВПК, крайне плотно сосредото ченного в южной части региона. Но здесь экономи ческая целесооб разность заменя лась политической необходимостью. 15 Цымбурский 2000. “ÏÎËÈÒÈß”“ÏÎËÈÒÈß”“ÏÎËÈÒÈß”“ÏÎËÈÒÈß”“ÏÎËÈÒÈß” № 2 (53) 200964 Это свойство региона точно подметил один из первых и наибо лее глубоких исследователей Дальнего Востока губернатор Приморья П.Ф.Унтербергер, полагавший, что регион очень пригодится России, когда ее европейская часть окажется перенаселена. Для того чтобы в этой ситуации (по оценке Унтербергера, она должна была сложиться к середине ХХ в.) избежать массовой миграции граждан за рубеж, и необ ходим регион «впрок». Нужно сформировать там органы управления, вооруженные силы, хозяйственную и транспортную инфраструктуру, которые потом, когда это понадобится, позволят с легкостью «развер нуть» его в полноценное территориальное образование. То, что регион не в состоянии прокормить за счет собственного производства даже на личное население, представляет собой плату за ожидаемые в будущем блага и защиту основной территории страны16 . Плановое хозяйство советского периода не особенно сильно по влияло на «потенциальность» региона. Начиная с 1930 х годов ставка была сделана на развитие ВПК17 . С экономической точки зрения пере броска огромного числа грузов, эшелонов людей и т.п. вряд ли была це лесообразной. Но политический смысл региона (форпост и крепость Советского Союза на Дальнем Востоке) полностью покрывал в тот пе риод дефицит смысла экономического, и в регион текли ресурсы. В ста линские годы недостаток людей компенсировался лагерями и рабским трудом заключенных, а с наступлением «вегетарианских» времен — во енными строителями и корейскими лесорубами. Эти бесплатные работ ники несколько снижали издержки на строительство «новой жизни». Частично трудовые ресурсы пополнялись с помощью оргнаборов и комсомольских призывов. Такая стратегия освоения региона обусловила легко выделяемые «такты» в его развитии. Когда Россия находилась на подъеме, на отгра ниченную, но не освоенную территорию направлялись существенные ресурсы, далеко превосходившие все совокупные доходы региона, тек ли людские потоки, прибывали войска. В эти периоды освоенные ост ровки несколько расширялись, появлялись новые. Механизм их воз никновения тоже небезынтересен. Прилив государственной заботы по рождал и усиление административного давления. В условиях огромного «пустого» пространства, начинавшегося сразу «за околицей», прессинг вызывал самую типичную реакцию сопротивления — отъезд, exit. Вплоть до начала ХХ в. именно так возникали новые поселки. Но если приливная волна продолжалась, то власть шла следом, символически осваивая (присваивая) новые пространства, поставляя в них исправни ков, урядников, приказчиков или еще каких то чрезвычайно необходи мых в хозяйстве людей. Важно отметить и более или менее явное разделение населения на «видимое» и «невидимое». К первому относились люди, так или иначе задействованные в основных сферах деятельности, поддерживаемых государством. На разных этапах истории это были пушнина, серебро, золото, железнодорожное строительство, рыбный промысел, воен но промышленный комплекс. Смена государственных приоритетов, 16 Унтербергер 1912. 17 Кузин 2004. |