|
71 ное пространство российского государства, и нескончаемость русских лесов и полей34. При этом он полагал, что эти необъятные пространства не внешний, материальный, а внутренний, духовный фактор жизни народа, они находятся «внутри его души». Отсюда философ делает выводы о «широте славян# ской души», о ее сильных и слабых сторонах, воплотившихся в культуре. С одной стороны, это размах, смелость, органичная связь с родной землейзаступницей, отсутствие узости и расчетливости западноевропейского человека, «мещанских плодов европейской культуры», так отталкивавших А. Герцена и К. Леонтьева. У немца, замечает Н. Бердяев, «шири нет ни во* круг него, ни в нем самом». И, в то же время, ширь российских пространств «не требовала интенсивной энергии и интенсивной культуры», отсюда извечная беспечность, черты смирения, инертности, преобладание экстенсивного над интенсивным во всех сферах культуры труда, быта, организации общественной жизни. ® Н. Бердяев делает вывод о необходимости гармонизации этого образа мысли и психологии, о противодействии подавляющей силе безбрежных просторов, о развитии самодеятельности и творческой активности, личной ответствен* ности каждого человека. Все это, безусловно, включает в себя постижениекатегории «историческая память» не только в ее словесной форме, но выражается в уважительном отношении к вещественным хранилищам исторической памяти. Человек создает материальные предметы вещи, и как бы вкладывает в них свои знания, умение и даже отношение к другим людям. Это заложено во всем, что сделано людьми. Кроме того, в вещах запечатлены и вкусы создававших их людей, их выдумка, фантазия, реакция на определенные события. Вещь примета времени. Не случайно «вещный мир» становится все более интересен для современной литературы как мир знаков, символов времени, объектов исторической памяти. Лев Успенский в своей книге «Записки старого петербуржца»35 зримо и конкретно пишет о мостах и фонарях любимого города, о дворниках в белых передниках с бляхами на груди, о конках и трамваях. Все это вещественные знаки исторической памяти. 34 Бердяев H.A. Судьба России. М.: Советский писатель, 1990. С.66. 35 Успенский Л. Записки старого петербуржца. Л.: Леииздат, 1988. 118 с. |
накопленный поколениями опыт. Ведь опыт прошлого передается через язык и письменность, через орудия труда. Иначе говоря, созданная людьми культура и служит связью времен, основой основ истории. Каждое поколение не начинает жить сначала. Человек, родившийся сегодня или сто лет тому назад, не открывает огня, не изобретает колеса, его не озаряют законы Ньютона и Менделеева. Они уже открыты и передаются новым поколениям, чтобы те могли двигаться дальше. Такая передача совершается в определенном, конкретном пространстве. Необходимость пространственного анализа явлений культуры вызывает к жизни потребность исследования проблем, остававшихся долгое время в тени. Одна из них — связь пространства, в котором развивается культура народа, в том числе и его историческая память, с особенностями психологии, склада характера и образа мысли и чувства данного народа. В русской философской и исторической мысли эти соотношения были отмечены В. Ключевским, Н. Бердяевым, евразийцами. Так, Н. Бердяев отмечал, что в психологию русского народа вошли и безграничность русского государства, и безграничность русских полей1. При этом, по Бердяеву, эти необъятные пространства — не внешний, материальный, а внутренний, духовный фактор жизни народа, они «внутри его души». Отсюда философ делает выводы о «широте славянской души», о ее сильных и слабых сторонах, образовавшихся в культуре. С одной стороны, размах, смелость, органическая связь с родной землей-заступницей, отсутствие узости и расчетливости западноевропейского человека, «мещанских плодов европейской культуры», так отталкивавших А. Герцена и К. Леонтьева. У немца, замечает Н. Бердяев, «шири нет ни вокруг него, ни в нем самом». В то же время ширь российских пространств «не требовала интенсивной энергии и интенсивной культуры», отсюда — извечная беспечность, черты смирения, инертности, преобладание экстенсивного над интенсивным во всех сферах 1См. Бердяев H.H. Самопознание Л.: Лениздат, 1991. — 398 с. культуры — труда, быта, организации общественной жизни. Н. Бердяев делает вывод о необходимости гармонизации этого образа мысли и психологии, противодействия подавляющей силе безграничных пространств, развития самодеятельности и творческой активности, личной ответственности. Этот вывод, безусловно, включает в себя и постижение исторической памяти не только в ее словесной форме, но выражающееся в уважительном отношении к вещественным хранителям исторической памяти. Это весь искусственно созданный мир вещей, в котором существует человек, с тех пор как он выделился из мира животных. В созданные им материальные предметы — вещи — он как бы вкладывает свои знания, умение, свои вкусы и даже свое отношение к другим людям. Во все, что сделано человеком: топор, шило, гончарный круг, каменное или деревянное жилище — вложено это умение. Но кроме того, в них запечатлен и вкус человека, его выдумка, фантазия, его наблюдательность. И во всех этих вещах — в инструментах, в оружии, в одежде — выражено и отношение одного человека к другому. Вещь — примета времени. Старый телефон, солдатский котелок, фотография первых строителей Магнитки воскрешают прошлое во всей его живой, неповторимой, осязаемой реальности. Не случайно и современная литература все пристальнее вглядывается в мир вещей — знаков времени, объектов исторической памяти. Писатель Лев Успенский1 в книге «Записки старого петербуржца», зримо и конкретно пишет о фонарях и мостах, о дворниках в белых передниках с бляхами на груди, о конках и трамваях. Это вещественные знаки исторической памяти. 1Успенский Л. Записки старого петербуржца. — Л.: Лениздат, 1988. — 118 с. |