Что касается категории «военных преступлений», закрепленной в Статуте МУС, то следует отметить, что международное сообщество с самого начала, как только стали очерчиваться реальные перспективы создания постоянного международного уголовного суда, вело активные дебаты об определении конкретных видов военных преступлений и их квалифицирующих признаков, которые должны подпадать под юрисдикцию МУС. В соответствии со статьей 8 Статута МУС Суд обладает юрисдикцией в отношении военных преступлений, в частности, когда они совершены в рамках плана или политики или при крупномасштабном совершении таких преступлений. При этом в статье 7, касающейся элементов преступлений, было уточнено, что при совершении преступления в рамках широкомасштабной политики или плана нет необходимости доказывать, что исполнитель знал о всех характеристиках нападения или точных деталях плана или политики государства или организации. Достаточно его осведомленности о наличии вооруженного конфликта и участие в нем. При определении составов преступлений законодатель отошел от разделения «права Гааги» и «права Женевы», как это было в Уставах трибуналов по бывшей Югославии и Руанде, вернувшись к определению военных преступлений, данному в Уставе Нюрнбергского трибунала. Однако в то же время необходимо отметить, что состав военного преступления значительно расширен по сравнению с составом, сформулированным в Уставе Нюрнбергского трибунала. Указанные нарушения относятся к юрисдикции Международного уголовного суда, в том числе и тогда, когда они имеют место на территории государства во время длительного вооруженного конфликта между правительственными властями и организованными вооруженными группами или между самими такими группами. В рамках целей Статута МУС военные преступления означают: серьезные нарушения Женевских конвенций от 12 августа 1949 г. (состоят из 8 видов преступных деяний); другие серьезные нарушения законов и обычаев, применимых в |
Суд обладает юрисдикцией в отношении любых военных преступлений, в том числе1, когда они совершены в рамках плана или политики или при крупномасштабном совершении таких преступлений. Единственное действие также может быть оценено судом как военное преступление, если оно совершалось в рамках такого плана. При этом в ст. 7 Элементов преступлений было уточнено, что при совершении преступления в рамках широкомасштабной политики или плана нет необходимости доказывать, что исполнитель знал о всех характеристиках нападения или точных деталях плана или политики государства или организации. Достаточно его осведомленности о наличии вооруженного конфликта и участие в нем. При определении составов преступлений законодатель отошёл от разделения “права Гааги” и “права Женевы”, как это было в Уставах трибуналов по Югославии и Руанде, вернувшись к определению военных преступлений, данному в Уставе Нюрнбергского трибунала. Однако в то же время необходимо отмстить, что состав военного преступления значительно расширен по сравнению с составом, сформулированным в Уставе Нюрнбергского трибунала. Указанные нарушения относятся к юрисдикции Международного уголовного суда, в том числе и тогда, когда они имеют место на территории государства во время длительного вооруженного конфликта между правительственными властями и организованными вооруженными группами или между самими такими группами. При этом Статут требует отличать от вооруженных конфликтов немеждународного характера нарушения внутреннего порядка и возникновения напряженности, такие, как беспорядки, отдельные и спорадические акты насилия или иные акты аналогичного характера. Это необходимо постольку, поскольку в последнем случае право Женевы неприменимо и, соответственно, Международный уголовный суд не обладает юрисдикцией в отношении этих нарушений. При определении составов впервые на конвенционном уровне получили определение такие термины, как “изнасилование”, “принудительная 1наречие и частной к, употребленное и ст. 8 допускает подобное толкование. |