|
Итак, судебная реформа 1864 г. в определенной степени сузила компетенцию губернаторов: они потеряли право вмешиваться в дела судебных органов. Некоторые административно-хозяйственные функции перешли от губернского правления к земству. Ряд учреждений, созданных в ходе реформ (контрольные палаты, губернские акцизные правления), не подчинялись губернатору. Однако губернатор по-прежнему оставался «хозяином губернии». Так, в Тамбовской губернии по запросам губернского правления уездные исправники собирали информацию о деятельности мировых судов и доводили ее до сведения губернатора1. И хотя по судебным уставам 1864 г. суд был отделен от администрации, при желании губернатор мог содействовать проведению судебной реформы, а мог, не вмешиваясь напрямую в дела судебного ведомства, значительно осложнить его работу. Содействие чиновников судебной реформе могло выражаться в следующем: от забот о помещении для суда до подачи личного примера подчиненным в уважении к новому суду. Возможностей помешать работе судебного ведомства также было много: в выездную сессию суда оставить его без помещения, игнорировать жалобы на действия чинов полиции и т. п. Таким образом, очевидно, что независимость судебной власти могла формироваться постепенно, годами, что предполагало двусторонность процесса: независимость суда находится в прямой зависимости не только от поведения административных лиц, но и от позиции самих судей. Если сами судьи не будут отстаивать свои права, то независимая судебная власть не сложится. Естественно, судьи могут быть поставлены в такие условия, что даже самые робкие попытки отстоять свое мнение будут пресекаться. Поэтому процесс формирования независимой судебной власти зависит и от позиции администрации. В России второй половины XIX в. еще не было полностью независимого суда. Судебные ус тавы определили правовой статус судей как независимый, и это создало необходимую базу для начала процесса 1 Плотникова Т.В. Судебная реформа 1864 г. в России: проблемы реализации: На материалах Тамбовской губернии. — Тамбов. 2005. — С. 72. 83 |
ИЗ ИСТОРИИ СТАНОВЛЕНИЯ НЕЗАВИСИМОСТИ СУДЕБНОЙ ВЛАСТИ В РОССИИ: СУДЫ И МЕСТНЫЕ УЧРЕЖДЕНИЯ В 1864 г. В теории правового государства постулат о независимости судебной власти является одним из наиболее важных, ибо только независимое положение суда гарантирует справедливое правосудие. Однако независимое положение судов не предполагает их изолированного существования от учреждений других ветвей власти и органов местного самоуправления. Взаимодействие судов с ними неизбежно, и очень важно, чтобы при этом суды сохраняли свое независимое положение. В этом плане очень актуальным представляется обращение к опыту проведения судебной реформы 1864 г. Реформа 1864 г. ставила задачу создать независимую судебную власть. Однако суд, полиция, земство, городская дума, административные органы – все это представляло на местах взаимосвязанную систему. Особую важность имели взаимоотношения судов с губернской администрацией. Реформы 1860–70-х гг. несколько сузили компетенцию губернаторов: они потеряли право вмешиваться в дела судебных органов. Некоторые административно-хозяйственные функции перешли от губернского правления к земству. Ряд учреждений, созданных в ходе реформ (контрольные палаты, губернские акцизные правления), не подчинялись губернатору. Однако губернатор по-прежнему оставался «хозяином губернии». И хотя по судебным уставам 1864 г. суд был отделен от администрации, при желании губернатор мог содействовать проведению судебной реформы, а мог, не вмешиваясь напрямую в дела судебного ведомства, значительно осложнить его работу. Содействие чиновников судебной реформе могло выражаться во многом: от забот о помещении для суда до подачи личного примера подчиненным в уважении к новому суду. Возможностей помешать работе судебного ведомства также было много: в выездную сессию суда оставить его без помещения, игнорировать жалобы на действия чинов полиции и т. п. Изучение отзывов о ходе судебной реформы, которые регулярно собирались Министерством юстиции от прокуроров и председателей окружных провинциальных судов, деловой переписки и мемуаров судебных деятелей показывает различное отношение административных лиц к судебной реформе. В отзывах приводятся примеры очень доброжелательного отношения к суду. Так, председатель Ржевского окружного суда особо отмечал то содействие, которое оказывал в 1867 г. тверской губернатор князь П.Р. Багратион работе новых судов[1]. В Ярославской губернии губернатор тоже сочувствовал судебной реформе: когда полицмейстер г. Рыбинска отказался выполнять законные распоряжения прокурора Рыбинского окружного суда, губернатор заставил его. Прокурор Рыбинского окружного суда писал, что многими лицами, особенно именитыми и с положением, вызов в суд для дачи показаний воспринимался как оскорбление: «К счастью для новых судов встретились в представителях администрации лица благомыслящие, первые подавшие пример к уважению новых судов, приклонивших своим авторитетом лиц, им подчиненных»[2]. Рязанский губернатор Н.С. Абаза, назначенный в 1874 г., также проявлял внимание к проблемам суда. До этого члены суда, отправляясь на сессию в уезд, были вынуждены возбуждать переписку с его предшественником Н.А. Болдыревым, чтобы тот сделал соответствующие распоряжения уездным исправникам о приискании для работы суда помещения, а затем они получали уведомления от губернатора о принятых мерах. Абаза сократил эту бумажную канитель: в 1874 г. подписал циркуляр, предписывающий всем уездным исправникам выполнять просьбы членов суда и оказывать всякое им содействие при приезде в уезд без каких-либо дополнительных указаний с его стороны. Время переписки сократилось[3]. Существовало, однако, и противоположное отношение к новым судам со стороны губернской администрации. В Тверской губернии в 1873 г., когда на должности губернатора находился уже не князь Багратион, а Е.А. Кожухов, прокурору Тверского окружного суда стало известно, что низшие чины полиции допустили халатное отношение к своим обязанностям: им было поручено доставить шесть арестантов исправительного отделения на работу, а вместо этого они пошли в питейный и публичный дома, захватив с собой арестантов. Прокурор сообщил об этом губернатору, прося принять меры к тому, чтобы в дальнейшем арестанты не попадали в увеселительные заведения[4]. Ответ исполняющего должность губернатора Кожухова иллюстрирует его полное неуважение к суду и прокурору: назидательным тоном тот сообщал, что меры уже давно приняты и что полиция исправно выполняет свои обязанности. Фактически смысл письма сводился к словам: «Не лезьте не свое дело». Такой ответ сильно оскорбил прокурора, о чем он докладывал в судебную палату. В 1867 г. рязанский губернатор Н.А. Болдырев в похожей ситуации занял аналогичную позицию. В Зарайске уездный исправник и его помощник отказались предъявить товарищу прокурора бумаги, подтверждающие правильность ареста рядового полиции. Узнав об этом, губернатор не только не стал указывать своим подчиненным на неправильное поведение, а, наоборот, издал циркуляр, подрывающий авторитет прокурорского надзора[5]. Все же подобные факты, хотя они и серьезно ущемляли авторитет судебной власти, были не самыми неприятными. Гораздо больше вреда представляло желание некоторых губернаторов руководить работой судебных деятелей, ибо не были готовы согласиться с независимостью судебной власти. К тому же с первых дней проведения реформы по этой идее был нанесен удар: 31 октября 1866 г. министр юстиции Д.Н. Замятнин подписал циркуляр, предписывающий всем чинам судебного ведомства являться к губернатору по вызову. Трудно объяснить мотивы, двигавшие министром, который в целом горячо отстаивал идею независимости судебной власти. Возможно, что даже для него авторитет института губернаторства был непоколебим. Может быть, что это была попытка компромисса: понимая нежелание губернаторов терять свою власть, министр не хотел приобретать столь сильных врагов. Трудно также определить, насколько часто использовался этот циркуляр в реальности, так как факт вызова к губернатору судебного чиновника нигде не регистрировался. Однако уже одно существование такого циркуляра наносило серьезный урон идее независимости судебной власти. Известен факт использования этого циркуляра нижегородским генерал-губернатором Н.П. Игнатьевым. Мировой судья из Нижнего Новгорода А.А. Савельев вспоминал, что его предшественник, судья А.Н. Шебуев, был вынужден постоянно объяснять Игнатьеву письменно и устно свои действия. «Таким образом, чуть ли не первый раз со времени введения мирового института администрация, в лице генерал-губернатора, стала считать себя начальством суда, давая суду те или другие указания и контролировать его деятельность», – отмечал судья[6]. Ради справедливости надо добавить, что позиция администрации иногда определялась позицией судебных деятелей. Савельев рассказывает: когда он сам в 1880 г. стал мировым судьей и его вызвал генерал-губернатор для объяснения по жалобам, поданным на его решения, он указал Игнатьеву, что эти жалобы должны подаваться в съезд мировых судей. После этого Игнатьев мирового судью больше не вызывал. Широко известен еще один пример принципиальности судьи: поведение председателя Петербургского окружного суда А.Ф. Кони во время процесса над В. Засулич, покушавшейся на жизнь градоначальника Ф.Ф. Трепова. Дело рассматривалось как обычное уголовное, власти было необходимо добиться примерного осуждения подсудимой. Перед слушанием министр юстиции К.И. Пален неоднократно беседовал с Кони, пытаясь добиться от него гарантий обвинительного приговора. Однако Кони отклонил все «советы» и в течение процесса вел себя очень беспристрастно. Вызывался к губернатору и прокурор Московского окружного суда М.Ф. Громницкий. В данном случае губернатор использовал циркуляр, чтобы добиться перевода в Москву из уезда своего знакомого, служившего судебным следователем. Однако действовал он довольно деликатно и после мягкого отказа свою просьбу снял. Даже у либерально настроенных губернаторов возникал соблазн воспользоваться этим документом. Так было и с рязанским губернатором Н.С. Абазой: в 1876 г. он вызвал к себе председателя окружного суда. Поводом послужил конфликт между губернатором и членом окружного суда Р.Р. Минцловым, возникший во время освидетельствования умственного состояния 10 человек[7]. Минцлов как член комиссии отказался подписывать заключение, сославшись на то, что оно составляло мнение только одного Абазы , а мнение остальных членов комиссии не спрашивалось[8]. Поведение Минцлова разозлило губернатора: вызвав к себе председателя суда, он потребовал больше этого человека в комиссию не назначать. Это задело прокурора суда, и он подал о случившемся особую бумагу в палату. Подчеркнем, что речь идет о действиях губернатора, который не являлся противником реформ и неоднократно поддерживал либеральных деятелей[9]. Кстати, Минцлов тоже отличался весьма либеральными взглядами. Частично поведение губернатора может быть объяснено тем, что в этой комиссии, решавшей в общем-то чисто медицинские вопросы, он был единственным медиком (Абаза окончил медицинский факультет Московского университета). Однако сам этот эпизод ярко свидетельствует, насколько чреват был негативными последствиями циркуляр от 31 октября 1866 г. Таким образом, независимая судебная власть не может появиться разом, независимость ее складывается постепенно, годами. И это процесс двухсторонний: независимость суда находится в прямой зависимости не только от поведения административных лиц, но и от позиции самих судей. Если сами судьи не будут отстаивать свои права, то независимая судебная власть не сложится. Естественно, судьи могут быть поставлены в такие условия, что даже самые робкие попытки отстоять свое мнение будут пресекаться (как это было совсем недавно в нашей стране). Поэтому в первую очередь процесс складывания независимой судебной власти зависит от позиции администрации. В России второй половины XIX в. еще не было полностью независимого суда. Судебные уставы определили правовой статус судей как независимый, и это создало необходимую базу для начала процесса складывания независимой судебной власти. Суды на местах должны были взаимодействовать и с земствами, поскольку по Судебным уставам 1864 г. предполагалось активное участие этих органов самоуправления в проведении судебной реформы. Во-первых, они должны были формировать корпус мировых судей, которые избирались на должность уездными земскими собраниями или городскими думами. На эти органы самоуправления полностью возлагалось содержание мировой юстиции. Они должны были выплачивать им жалование, которое составляло 1 500 руб. в год, при этом земство могло ходатайствовать о его повышении (но не выше, чем 2 200 руб. в год). Во-вторых, земства привлекались к содержанию судебных следователей: они должны были предоставлять им квартиры или платить квартирные деньги. Земства были обязаны содержать подводы при уездных управлениях, которые предназначались следователям и чинам полиции для разъездов по службе, или выдавать им деньги на дорожные расходы. Привлечение органов самоуправления к финансированию судебного ведомства объяснялось желанием сократить расходы по проведению реформы. Фактически земствам отводилась роль завхозов при мировой юстиции. Судя по материалам земств, а также по переписке Министерства юстиции и Министерства внутренних дел, земства отнеслись весьма сочувственно к судебной реформе. Это проявилось, прежде всего, в активном использовании права повышать содержание мировым судьям. Только за два года, 1870 и 1871 г., различными уездными земскими собраниями, находящимися на территории Московской судебной палаты, об этом было подано 23 ходатайства. Особенно активны были земские собрания Нижегородской, Костромской, Рязанской, Смоленской, Московской и Владимирской губерний[10]. Некоторые земские собрания смотрели на свое право повышать содержание судьям даже шире, чем это было предусмотрено законом. Так, в 1869 г. Рязанское губернское земское собрание и Спасское уездное земское собрание выступили с ходатайством разрешить им выплачивать особую сумму одному из почетных мировых судей за выполнение обязанностей непременного члена съезда мировых судей[11]. Креме того, земства стали инициаторами приема правил, которые должны были улучшить работу судебного ведомства, сделать его более доступным для населения. В частности, многие земства предприняли попытки добиться расширения юрисдикции мировых судей и открытия дополнительных окружных судов[12]. Усилиями земцев удалось предотвратить закрытие окружных судов в Ржеве и Кашине Тверской губернии. Земства горячо доказывали недопустимость закрытия этих судов: «Закрытие суда в городе Ржеве отзовется весьма тяжело на всех жителях означенных всех мест, которые должны будут искать защиты и суда по делам своим в отдаленном городе, с большими для себя потерями и убытками…»[13]. Земцы не ограничились одними эмоциями, они доказывали свою позицию убедительно, с цифрами в руках. В итоге оба суда были сохранены. Земства активно поддержали предложения мировых судей расширить их юрисдикцию. Именно мировые судьи были ближе всего к народу, и поэтому возникло предложение передать им часть дел, подсудных окружным судам. Впервые ходатайство о передаче мировым судьям исков о недвижимости до 500 руб. было направлено в 1869 г. полтавским земством, затем они стали поступать от земств Херсонской, Тверской, Вологодской и Рязанской губерний. Не случайно первыми начали хлопотать именно южные губернии (Полтавская, Херсонская): земля имела там особую ценность, поэтому потребность в быстром разрешении споров по поводу земельных участков была наиболее острой. Затем, к южным губерниям присоединились Тверская, Рязанская и Вологодская. Данный вопрос обсуждался не один десяток лет, но так и не был разрешен: бюрократические традиции затягивать на годы решение любого вопроса были еще очень сильны. Эти эпизоды показали, что земства, по сути дела, были во второй половине XIX в. единственным органом, способным не просто донести до власти чаяния всего народа, но и настаивать на принятии решений в его интересах. Земства провели большую работу, пытаясь изменить порядок выбора мировых судей. По прошествии нескольких лет с момента открытия новых судов интерес к реформе уменьшился, соответственно уменьшился и энтузиазм образованных людей в отношении службы на ниве правосудия, в частности мировыми судьями. Уездным земским собраниям было иногда очень трудно найти достойных желающих баллотироваться на эту должность. Существенно мешал проведению выборов имущественный ценз, предусмотренный для мировых судей. Нередко складывалась ситуация, когда человек имел соответствующие образование и желание служить судьей, но отсутствие имущественного ценза делало невозможным его участие в выборах. В таких случаях даже диплом о высшем юридическом образовании не имел значения. Поэтому многие земства выступали с предложениями понизить избирательный ценз до уровня ценза земского гласного. На протяжении 1868–1881 гг. различные земские собрания подали 20 ходатайств об этом. Однако Министерство юстиции тянуло с принятием решения. Земствам сообщалось, что вопрос обсуждается и скоро последует единое для всех решение[14]. Министерство явно игнорировало проблему: в 1875 г. на ходатайства Рязанского и Тульского губернских земских собраний было отвечено, что «земские собрания не представили таких данных, которые бы вполне свидетельствовали, что существующий для мировых судей в Тульской и Рязанской губерниях имущественный ценз слишком значителен и чтобы при таком размере ценза ощущался бы недостаток в кандидатах на должность мировых судей»[15]. Многолетняя переписка оказалась бесплодной. Земства пытались решить эту проблему и другим способом: изменением ст. 34 Учреждения судебных установлений. Эта статья гласила, что человек, не имеющий имущественного ценза, может быть избран в мировые судьи, если гласные единогласно допустят его до баллотировки. Тульское губернское земское собрание предложило заменить единогласное постановление постановлением большинства в 9/10 голосов, Полтавское губернское земское собрание – в 4/5 голосов, Болоховское уездное собрание (Орловской губернии) – в 2/3 голосов. Рязанское губернское земское собрание ходатайствовало о том, чтобы таких людей только в первый раз избирали подобным образом, а в последующем – как обычных кандидатов[16]. Однако и эти ходатайства не были поддержаны. Земства пытались добиться возможности делать работу мировых судей более удобной для населения. Так, они предлагали предоставить им право определять место нахождения камеры мирового судьи. (Предложение было вызвано тем, что с разрешения съезда судей, некоторые судьи устраивали камеры у себя в имениях, которые могли быть расположены неудобно для обывателей.) Наконец, некоторые земства пытались содействовать появлению в провинции квалифицированных адвокатов и нотариусов. В первое десятилетие существования новых судов остро ощущался их недостаток. Некоторые земства ходатайствовали перед властями о назначении нотариусов от «казны». Моршанское уездное земство (Тамбовская губерния) постановило нанять на свои средства адвоката для уезда. Это адвокат должен был бесплатно давать советы всем участвующим в платеже земских сборов, защищать в съезде мировых судей неимущих, которым грозило тюремное заключение, а также вести гражданские дела. Таким образом, земства активно содействовали становлению новых судов. Их деятельность вышла за рамки предписанного. Однако история взаимоотношений судов и земств не совсем безоблачна. Не все земства содействовали судебной реформе. Например, мировые судьи Касимовского уезда Рязанской губернии жаловались на полное невнимание к их нуждам со стороны земства. Во Владимирской губернии потребовалось особое вмешательство губернатора, чтобы земства двух уездов стали полностью выплачивать пособия на дорожные расходы следователям[17]. С аналогичной проблемой столкнулись следователи в Орловской губернии. Практически каждый из них, давая отзывы о ходе судебной реформы, жаловался на проблемы с транспортом. Земства в этой губернии постановили выделять следователям на почтовых станциях по две лошади (в то время как исправнику полагалось три лошади), причем «следователю даются самые скверные лошади, которые ни кем не берутся, пара таких лошадей… едва делает 5 верст в час при хорошей погоде и в ненастную от 2 до 3 верст, потому что делают частые остановки»[18]. И даже таких лошадей приходилось ждать три – пять часов, что пагубно сказывалось на работе следователя: порой приходилось откладывать срочные следственные мероприятия. Следователи неоднократно обращались в земство с просьбой изменить положение вещей, но понимания так и не нашли. Земства и суды были поставлены в такое положение, что земства получили реальную возможность воздействовать на судей. Первым таким рычагом оказались полномочия земств при назначении жалованья мировым судьям. В крайне неприятном положении оказывались те мировые судьи, которым земство, назначив повышенное содержание, внезапно его понижало. Такой случай был в Мосальском уезде Калужской губернии: земцы назначили жалованье 1 800 руб., а затем внезапно его понизили до 1 500[19]. Аналогичный случай имел место в Жиздринском уезде той же губернии в 1867 г. Председатель Жиздринского съезда мировых судей прямо оценивал поведение местного земства как попытку показать судьям их зависимость от земства[20]. В Министерстве юстиции возникали предложения законодательно запретить земствам снижать жалованье до переизбрания судей, но это не было реализовано. И только то, что земства в целом выступали проводниками либерального курса, предотвратило активное использование этого способа давления. У земств в руках оказался еще один способ давления на мировую юстицию – посредством выборов. Выборы каждые три года узким кругом лиц ставило мировых судей в определенную зависимость от этих лиц. Если у мирового судьи не сложились отношения с местными общественными деятелями, то при очередных выборах его могли легко забаллотировать независимо от профессиональных качеств. С другой стороны, даже самый плохой судья мог переизбираться бесконечно долго, если он находился в дружеских отношениях с гласными. В некоторых земских собраниях выборы мировых судей становились предметом интриг или сведением счетов. Прокурор Владимирского окружного суда с тревогой писал, что честные люди даже боятся баллотироваться в мировые судьи, чтобы не попадать в зависимое положение и не становиться предметом интриг. В то же время судья г. Спасска (Рязанская губерния) А.Н. Левашов с гордостью заявлял, что он и его коллеги сохраняли независимость: накануне выборов они смогли отказать в иске влиятельному земцу. Нет оснований утверждать, что мировая юстиция оказалась в подчинении земств. Этого не произошло именно из-за того, что земства, как правило, объединяли наиболее либеральных местных деятелей, сочувствовавших судебной реформе и поддерживавших принципы Судебных уставов 1864 г. Однако и в прессе, и в переписке Министерства юстиции данная проблема обсуждалась. Было два варианта ее решения. Первый – путем расширения демократии: передать выборы мировых судей в руки всех избирателей, участвующих в выборах земских гласных (предлагалось прессой). Второй – путем сужения демократии: заменить выборы назначением мировых судей (предлагалось министерством). Однако вместо решения проблемы правительство использовало ее как повод для ликвидации одного из важнейших завоеваний эпохи реформ: в 1889 г. мировые судьи были заменены земскими начальниками. В провинции, небольших губернских и уездных городах вопрос о независимости судебной власти имел свою специфику. Жизнь провинциального судебного деятеля отличалась от жизни его столичных коллег: он был членом узкого провинциального мира, где все знают друг друга и связаны помимо служебных отношений личными интересами. Свидетель, истец, ответчик, подсудимый мог оказаться для следователя или мирового судьи партнером по игре в карты, домашним врачом или хозяином именно той лавочки, где семья этого чиновника покупает продукты. Даже личная жизнь судебного деятеля и его служба не всегда были разделены: нередко его камера располагалась в том же доме, где жил он и его семья, и в то время как мировой судья вершил правосудие, его жена могла сидеть в зале заседаний и вязать чулок. Иногда это приводило к забавным казусам. Один из них имел место в Подольской губернии. Однажды в камеру судебного следователя доставили двух человек, обвиняемых в грабеже. Следователь начал допрос, но действовал так неумело, что находящаяся в соседней комнате жена следователя (дочь опытного исправника), потеряв терпение, вбежала в комнату, назвала мужа «дураком», взяла перо в руки и попыталась сесть на место следователя, чтобы провести допрос «как следует». Следователь не пожелал уступить своего места и стал выпроваживать супругу из комнаты, чему она яростно сопротивлялась. Между ними произошла маленькая возня, чем с пользой для себя воспользовались арестанты: «Вбежавшие в камеру десятские застали такую картину: судебный следователь удаляет «силою» свою супругу в соседнею комнату, та упиралась, бранилась и царапалась, а в растворенном окне виднелись силуэты улепетывающих арестантов, которые так-таки успели скрыться и не были разысканы» 21 . Тесная связь провинциального судебного деятеля с окружающим миром имела больше минусов, чем плюсов. Естественно, плюсом было хорошее знание местной обстановки и людей: это помогало в работе. С другой стороны, личные отношения мешали быть полностью непредвзятым и независимым. Весьма точно обрисовал ситуацию журнал «Дело». Представьте, предлагалось читателям, что к мировому судье являются двое из тех лиц, с которыми он вчера играл в карты. «Как ему быть в этом случае? В пользу обоих нельзя решить дело, а удовлетворить одного – значит отказать другому, а отказать кому-либо – значит нажить себе кровного врага не только в нем, но во всех его друзьях и родственниках». В столице, продолжал рассуждать журнал, можно осудить даже генерала, поступившего несправедливо с кухаркой. Там мировому судье легко быть независимым, ибо как с генералом, так и с его кухаркой его ничего не связывает. Другое дело в маленьком городке: если кухарка подаст иск против хозяина, наверняка его и судью связывают личные отношения, и он не станет ими жертвовать во имя правосудия[22]. В документах Московской судебной палаты сохранилась жалоба одного обывателя на судебного следователя Рыбинского окружного суда. Он жалуется, что стал жертвой преступления (оскорбление со стороны купца Евресинова), подал заявление следователю, но тот ведет дело слишком медленно. Причину этого потерпевший увидел в том, что именно в лавке купца Евресинова следователь покупает продукты. «Возможно, в кредит!» – восклицает заявитель и просит прислать более объективного следователя[23]. Особенно нелегко приходилось судье или следователю, если его деятельность шла вразрез с интересами какого-либо местного авторитетного и влиятельного лица. В провинции легко могла сложиться ситуация, когда все жители оказывались под влиянием одного человека, становившегося в данной местности «и царем, и Богом». Противостоять ему было крайне сложно. Такая история имела место в городе Скопине Рязанской губернии. Директор местного общественного банка И.Г. Рыков стал главной фигурой в городе. Как пишут современники, бесспорно, это был очень умный человек, много сделавший для города. На его деньги открывались школы и богадельни, Скопин выделялся из массы уездных городов опрятностью и чистотой. Однако это была очень властная личность, стремившая подчинить себе абсолютно всех. И с помощью денег, т. е. щедрой раздачей кредитов, Рыкову это удавалось. Ему безропотно подчинялись почти все, и лишь единицы осмеливались ему противостоять. Местных гласных он покупал, как выразился современник, «оптом и в розницу»[24]. Все мировые судьи Скопинского уезда находились под властью этого человека, они были фактически куплены им. Каждый из них получил ссуду в банке на большую сумму. Например, судья Лихарев был должен банку 6 349 руб., судья Борцов – 10 тыс. руб., а председатель съезда Александровский – 100 тыс. руб.[25] Последний так верно отрабатывал свой долг, так преданно служил своему благодетелю, что получил прозвище «рыковский лакей», при этом он трижды подряд избирался на свой пост. Рыков зарвался до того, что когда товарищ прокурора Шереметевский воспротивился неправедному суду, то начал угрожать, что добьется его перевода в другое место. На это влияния Рыкова не хватило, он не смог добиться исполнения угрозы, не всех чинов пореформенных судов он смог купить. Не попал под его власть и местный судебный следователь. Впоследствии Рыкова ждал печальный конец: дела в его банке велись очень нечисто, и за банковские махинации он был осужден к ссылке в Сибирь[26]. Таким образом, опыт реализация судебной реформы 1864 г. показывает как трудно шел процесс становления независимой судебной власти. По сравнению с дореформенным периодом авторитет судов и их служащих значительно вырос. Многое зависело от позиции самих судей: добиться независимости на деле судьям помогала способность противостоять попыткам давления на них, руководствоваться только законом, а не попадать под воздействие местных влиятельных деятелей. С другой стороны, администрация, практическая не измененная, в наибольшей степени покушалась на независимость суда, а земства, которые, как и новые суды, сами были плодом эпохи Великих реформ, чаще способствовали проведению судебной реформы, чем пытались оказывать давление на суд. История проведения судебной реформы 1864 г. дает еще один важный урок, который следует учитывать в современной России: крайне опасно привлекать для финансирования судебной системы местные бюджеты, а тем более – общественные фонды. Примечания |