|
146 Для всех сословий и социальных .'групп было характерно не рационализированное, а полумистическое, построенное на вере отношение к идеалам общественного устройства. Восприятие идеала в рамках мифологического сознания придавало ему психологическую устойчивость, которую очень трудно было поколебать вербальным и даже грубым физическим воздействием на человека. Принцип «народности» в официальном идеале носил не этническую, а госу дарственную окраску. Россияне изначально идентифицировали себя не с нацией, а с державой многонациональным государством. Абсолютизм не оставлял свободы выбора. Царь отец всего народа, а подданные царя, вне зависимости от их этнической принадлежности, воспринимали себя прежде всего как дети, подданные и холопы государя. Идея мессианства русского народа прочно вошла в ткань массового сознания. Гумилев справедливо отмечает, что «...Способность жертвовать собой ради идеала это и есть проявление пассионарности»,1 и что эта жертвенность была характерна для всех периодов русской истории, даже тех, когда она была пера • циональна, напрасна. И общественная практика, и представления о должном состоянии общества формировали привычку к единому центру идеологического воздействия, управления. На заключительном этапе дореволюционной истории России его функцию выполняла церковь. Распространение приемов ее деятельности на новые идеологические структуры было явлением понятным и даже ожидаемым. Исторический опыт обустройства Дагестана, включая и «николаевский период», будет полезным, потому необходимым для современных реформ самоуправления и движения в сторону формирования гражданского общества, как идеального социального устройства, определенного современными исследователями последних лет. На самом деле, какой регион Евразии сопоставим с Кавказом, в частности с Дагестаном, по развитости форм гражданского самоуправления? Ведь недаром новое управление на Кавказе в XIX веке было названо «военно-народным». Радищев А.Н. Полнеое собрание сочинений. Т.2...С.297 |
□ Принцип частного преуспевания был не характерен для большинства социальных идеалов сказались и традиции абсолютизма, и заветы православия. Самым распространенным, для одних сознательным, а для других вынужденным выбором, был выбор жить по Правде, то есть по справедливости. □ Для всех сословий и социальных групп было характерно не рационализированное, а полумистическое, построенное на вере отношение к идеалам общественного устройства. Восприятие идеала в рамках мифологического сознания придавало ему психологическую устойчивость, которую очень трудно было поколебать вербальным и даже грубым физическим воздействием на человека. □ Принцип «народности» в официальном идеале носил не этническую, а государственную окраску. Россияне изначально идентифицировали себя нс с нацией, а с державой многонациональным государством. Абсолютизм не оставлял свободы выбора. Царь отец всею народа, а подданные царя, вне зависимости от их этнической принадлежности, воспринимали себя прежде всего как дети, подданные и холопы государя. □ Идея мессианства русского народа прочно вошла в ткань массового сознания. Гумилев справедливо отмечает, что «...Способность жертвовать собой 291 ради идеала это и есть проявление пассионарности» , и что эта жертвенность была характерна для всех периодов русской истории, даже тех, когда она была нерациональна, напрасна. И общественная практика, и представления о должном состоянии общества формировали привычку к единому центру идеологического воздействия, управления. На заключительном этапе дореволюционной истории России его функцию выполняла церковь. Распространение приемов сс деятельности на новые идеологические структуры было явлением понятным и даже ожидаемым. 2.4. Интегративный общественный идеал Общественный идеал «царства разума» определил одно из основных направлений европейской общественной мысли на два с лишним столетия. Даже критическая реакция на нею по началу представляла собой абсолютизацию одной из его основ. В частности, индивидуалистической реакцией на нссостоявшийся рационализм социального идеала Просвещения можно считать те постулаты «философии жизни», 208 |