|
93 бюрократии, так как позволила ей остаться у власти в 90-е годы, что в определенной мере способствовало сохранению стабильности и целостности Российского государства. Но сохранение у власти старых группировок имело и отрицательную сторону, которая заключалась в «присвоении» государства бюрократией. При этом бюрократия использовала самый эффективный способ институционализации своего собственного статуса использование «смутного» переходного времени для приобретения наряду с фактическим и юридического контроля над государственной собственностью.125126* Российская бюрократия, избавившись от прежнего партийного «хозяина» (КПСС) и не обретя нового в лице контролирующего ее общества, стремится навязать последнему в качестве всеобщего свой корпоративный 1Л6 интерес . Г. Сатаров, известный интеллектуал из среды младореформаторов, высказывался за введение практики проверок государственных служащих на лояльность политическому руководству страны, т.е. проведение работы по обеспечению союза реформаторов и бюрократии даже не за счет отмены департизации государственной службы (за что ратовал, например, Г. Попов), а путем ее политической сепарации сверху. Действительно, определенная степень политической ангажированности, как указывает А.В. Оболонский, особенно при серьезных политических переменах не только неизбежна, но и желательна: «аппарат нс должен блокировать, тормозить или извращать смысл реформ ... в то же время он не должен машиноподобно исполнять зачастую безответственные решения легислатур, принимаемые в политических целях»121. Вопреки надеждам реформаторов процесс демонополизации государственной собственности оказался всецело в руках управленческого 1ИОболонский А.В. Постсоветское чиновничество: квазибюрократический правящий классОДНС. 1996. .V: 5. С. 8. 126Оболонский А.В. Современная российская государственная служба И Грсударслосиная служба (комплексный подход). М , 1999. С. 102. ш Оболонский А.В. Постсоветское чиновничество: квазибюрократический класс /,'ОНС. 1996. 5. С. 11. |
стремится к этому, поскольку слишком велика конкуренция со стороны групп давления и других политических акторов. Специфической чертой российского транзита стало сохранение у власти ключевых групп старого правящего класса, на что указывают многие ученые14. Например, А.Ю. Мельвиль отмечает, что «... демократический транзит в России стал не столько радикальным разрывом с прошлой советской системой, а [сколько] ее специфической метаморфозой, в результате которой под лозунгами демократии и антикоммунизма фактически было сохранено ядро сфой номенклатуры в рамках обновленного правящего класса, включившего в себя как старые кадры партийных и хозяйственных прагматиков, так и новых карьерных профессионалов из демократических рядов»15. После путча 1991 г. власти отказались от кадровых потрясений, не пошли на политические чистки, не прервали процесс адаптации старой элиты к новым условиям. Это имело ту положительную сторону, о которой сказал в одном из своих выступлений первый президент России Б. Ельцин: «Именно поэтому страна не перешла грань, за которой начинались анархия и хаос. Именно поэтому ни на минуту не прекратилась ее жизнеобеспечение. ... Это произошло во многом благодаря тем прежним кадрам, которые в критический период продолжали 1А выполнять свои обязанности» . Таким образом, департизация была выгодна государственной бюрократии, так как позволила ей остаться у власти в 90-е годы, что в определенной мере способствовало сохранению стабильности и целостности Российского государства. Как резюмируют Г.К. Ашин и Е.В. Охотский: «В целом теперь уже ясно, что становление политико-управленческой элиты современной России протекает в рамках так называемой «административно-номенклатурной модели», сущность которой состоит в том, что власть постепенно сосредотачивается в руках политиков и высшего чиновничества, значительная часть которых выходцы из прежних элитных слоев, хотя и второго эшелона»17. Сохранение у власти старых группировок имело и отрицательную сторону, которая заключалась в «присвоении» государства бюрократией, или, используя другой термин, в «номенклатурной приватизации государства». Как свидетельствует Е. Гайдар: «Коммунистическая олигархия сама стала могильщиком своего строя, впрочем, могильщиком расчетливым и корыстным, надеющимся обогатиться на собственных похоронах, точнее, превратить похороны своего строя в свое осво18 бождение от него и рождение нового ... тоже номенклатурного строя» . При этом бюрократия использовала самый эффективный способ институционализации своего собственного статуса использование «смутного» переходного времени для приобретения наряду с фактическим и юридического контроля над государственной собственностью, для чего использовалось формальное закрытое акционирование предприятий и монополий, приватизация особо лакомых кусков государственного «пирога» и т.п.20 Произошел, по словам Е. Гайдара, «обмен номенклатурной власти на собственность»21. Российская бюрократия, избавившись от прежнего партийного «хозяина» (КПСС) и не обретя нового в лице контролирующего ее общества, стремится навязать последнему в качестве всеобщего свой корпоративный интерес22. Правительству Е. Гайдара первому технократическому правительству рыночных реформ пришлось сразу же столкнуться с этим корпоративным интересом бюрократии. Свидетельство тому следующее признание Е. Гайдара: «С самого начала было очевидно: если не овладеем аппаратом, не заставим его энергично работать над проведением экономических реформ наше правительство обречено»23. Правительство Гайдара под напором обстоятельств постепенно политизируется, вступает в борьбу с бюрократическим аппаратом. Характерно, что одна из глав книги другого реформатора Б. Федорова называется «Российская бюрократия: поражение реформаторов»24. В этой главе он указывает: «На мой взгляд, одной из важнейших причин медленного продвижения реформ в России является поражение реформаторов в битве за овладение нашей бюрократической машиной. <...> Печально, что молодые реформаторы (Е. Гайдар, С. Кириенко, А. Чубайс), добравшиеся почти до самого верха российской политической пирамиды, даже не попытались ее серьезно реорганизовать. Вначале они просто не знали всей системы госаппарата и робели перед старыми чиновниками, а потом было уже поздно. Чиновничья армия в России быстро берет «своё» и умудряется эффективно саботировать работу практически любого правительства, практически любого министра»25. Г. Сатаров, известный интеллектуал из среды младореформаторов, высказывался за введение практики проверок государственных служащих на лояльность политическому руководству страны, т.е. проведение работы по обеспечению сою4 за реформаторов и бюрократии даже не за счет отмены департизации государст-ч венной службы (за что ратовал, например, Г. Попов), а путем ее политической сепарации сверху. Действительно, определенная степень политической ангажированности, как справедливо указывает А.В. Оболонский, особенно при серьезных политических переменах не только неизбежна, но и желательна: «аппарат не должен блокировать, тормозить или извращать смысл реформ ...; в то же время он не должен машиноподобно исполнять зачастую безответственные решения легислатур, принимаемые в политических целях»26. Но Закон об основах государственной службы, который, по мнению некоторых ученых, появился как следствие «порыва 97 наших бюрократов к независимости своей корпорации», положил конец рассуждениям на этот счет, установив принцип внепартийности государственной службы. Е. Гайдар указывает, что выработанная стратегия перестройки собственности предполагала «широкое использование универсальных процедур и стандартных правил с тем, чтобы ограничить зависимость процесса приватизации от индивидуальных решений, а значит, и от возможных злоупотреблений со стороны аппарата управления»28. Однако вопреки надеждам реформаторов процесс демонополизации государственной собственности оказался всецело в руках управленческого аппарата, а главным действующим лицом рыночных отношений в условиях фактического отсутствия сколько-нибудь значительной предпринимательской прослойки стала бюрократия29. Результатом стали: приватизация чиновниками своих функций, позволяющая реализовывать корпоративный интерес; распространение корпоративного интереса на структуры государственного аппарата, включение в него этих структур, формирование общего монопольно-бюрократического корпоративного интереса; утверждение рентоориентированного, а не ориентированного на прибыль поведения хозяйствующих субъектов, объективно повышающего роль бюрократических структур как рентодателеи; неразделенность политической и экономической власти (т.е. власти и денег) в переходном российском обществе; приход экономичеI ского принуждения и экономических критериев не только в экономику, но и туда, где их быть не должно априори ни при каком общественно-экономическом уст |