|
130 предложить, а точнее, «навязать» последнему то или иное речевое действие, определенного рода речевой «поступок». Последнее звено возникающего речевого произведения, содержащее собственно номинацию конкретной установки, остается скрытым. Явление коммуникативной свободы журналиста, таким образом, можно характеризовать как в определенном смысле онтологическое образование, как деятельностный или психологический феномен, оценивать его с точки зрения аксиологической. При этом возникает картина не только совокупности эстетических объектов, имеющих определенную ценность, но и иерархическая система представлений, определяемая особой способностью восприятия газетно-публицистических текстов. В процессе интерпретации газетной критической публикации существенное значение имеет такой фактор, как «поиск изменяющейся точки зрения на изменяющийся мир» (Шкловский). Для ее восприятия важно понятие рот! о!' геГегепсе. Оно охватывает время речи, время события и точку отсчета. Сюда же относится и понятие момент речи. Подобного рода публикация часто возникает из аргументативных реакций на уже сказанное, и это взаимодействие, это сцепление как раз и создает ее дискурсивное пространство. Жизнь российского региона с многочисленными социальными проблемами порождает в газетно-публицистическом дискурсе целый спектр стратегий дискредитации чиновников, запятнавших себя, с точки зрения журналиста, недостойной деятельностью на занимаемом посту. Согласно ст. 130 Уголовного кодекса российской Федерации, объективная сторона преступления выражается «в унижении чести и достоинства другого лица в неприличной форме». Критерии «неприличия», как показывает практика судопроизводства, определяется достаточно субъективно (исключением предстает лишь оскорбление в нецензурной форме). Но страницах региональной прессы оскорбление личности не всегда реализуется в непристойной форме, а посредством имплицитных средств выражения эмоций. А поэтому доказательство неправового характера данных речевых действий в случае скрытой стратегии |
взаимодействия, способа порождения смысла. «Для того, чтобы убедить адресата, пишет в этой связи Е.П. Подкопаева, адресанту необходимо представить информацию как ценную и значимую, то есть обратить внимание на смысловые характеристики своего сообщения. Смысловое воздействие, которое «надстраивается» над информационным воздействием, является производным от схем обоснования» (Подкопаева 2004: 300). Современный газетно-публицистический дискурс нацелен на «проговаривание» того, что мыслится в качестве объекта когнитивной установки адресанта, с целью эксплицировать ее для адресата и тем самым предложить, а точнее, «навязать» последнему то или иное речевое действие, определенного рода речевой «поступок». Последнее звено возникающего речевого произведения, содержащее собственно номинацию конкретной установки, остается скрытым. Явление коммуникативной свободы журналиста, таким образом, можно характеризовать как в определенном смысле онтологическое образование, как деятельностный или психологический феномен, оценивать его с точки зрения аксиологической. При этом возникает картина не только совокупности эстетических объектов, имеющих определенную ценность, но и иерархическая система представлений, определяемая особой способностью восприятия газетно-публицистических текстов. В процессе интерпретации газетной критической публикации существенное значение имеет такой фактор, как «поиск изменяющейся точки зрения на изменяющийся мир» (Шкловский). Для ее восприятия важно понятие рот* о( геГегепсе. Оно охватывает время речи, время события и точку отсчета. Сюда же относится и понятие момент речи. Подобного рода публикация часто возникает из аргументативных реакций на уже сказанное, и это взаимодействие, это сцепление как раз и создает ее дискурсивное пространство. Жизнь российского региона с многочисленными социальными проблемами порождает в газетно-публицистическом дискурсе целый спектр стратегий дискредитации чиновников, запятнавших себя, с точки зрения журналиста, недостойной деятельностью на занимаемом посту. Согласно ст. 130 Уго102 ловного кодекса российской Федерации, объективная сторона преступления выражается «в унижении чести и достоинства другого лица в неприличной форме». Критерии «неприличия», как показывает практика судопроизводства, определяется достаточно субъективно (исключением предстает лишь оскорбление в нецензурной форме). Но страницах региональной прессы оскорбление личности не всегда реализуется в непристойной форме, а посредством имплицитных средств выражения эмоций. А поэтому доказательство неправового характера данных речевых действий в случае скрытой стратегии дискредитации личности предстает сложной задачей. Данные стратегии отражают новое видение, новый взгляд и новую перспективу, но одновременно и новый «монтаж мира» (Шкловский), причем не только в части конституирования, но и в части интерпретации: это способ отношения к миру, это разность морали и разность традиции, поэтому идентичные слова, примененные в различных системах, порождают различный имплицитый смысл. Достаточной асимметричностью между неэмоциональной формой и эмоциональным содержанием обладает, в частности, коммуникативная стратегия дискредитации, находящая отражение в текстах, которые ориентированы на комический эффект. Уничижительную окраску таким текстам придают не инвективные высказывания, а его стилистические особенности. Сильную позицию в тексте, унижающем честь, достоинство и деловую репутацию оппонента по информационному спору, занимает стилистическая фигура иронии, посредством которой воссоздается резко сниженный образ последнего. Ирония — категория субъективная, подчас трудно уловимая, «... это такой живой и сложный феномен, который не может быть загнан в жесткую схему» (Пивоев 2000, 5), а трактуется журналистом как собственная жизненная позиция. Способ мышления и умонастроения. Выступление иронии в роли непосредственного образа жизни журналиста регионального независимого издания может быть истолковано как одна из возможностей иронического ме103 |