|
132 возможность постижения актуальной социальной проблематики с рациональных позиций. На речевом уровне это выражается в том, что при реализации иронии нейтральные в стилистическом отношении языковые средства приобретают экспрессивное значение. Например: «...На суде Антонина Игнатьевна держалась просто. Дескать, про то, что конопля запрещена для выращивания, она знать не знала, ведать не ведала... А занялась сим промыслом с одной целью приготовить из первосортного ганджибаса отвар для самолечения. А то остеохондроз и радикулит замучили...а на докторов денег нет...» (КНК, август, 2004, Л9221, с. 12); «...К слову, даже сами судьи, общаясь друг с другом, о председателе стараются не распространяться. Даже шепотом его имя лишний раз не произносят. Табу. Не дай Бог, кто донесет... И все. Кадык. Волчий билет» (КНК, июнь, 2004, №212, с.1). Отрицательное утверждение в иронии присутствует как подразумеваемое, а не высказанное. Сама по себе ирония не обладает дискредитирующим характером, однако в контексте газетной публикации, написанной в критическом ключе, она «подпитывает» текст имплицитной негативной коннотацией, служит средством изображения отрицательного речевого портрета оппонента, что свидетельствует о проявлении эмоционально-волевого иронического начала творческого метода пишущей личности. Эмоционально-оценочные смыслы, ориентированные на внутренний мир объекта текста, равно как и авторские оценки, выражены при этом имплицитно, незримо. Вторжение авторской точки зрения и оценочной позиции объектов текста в ход иронического повествования осуществляется самыми разными способами развертывания оценочных средств в тексте: от минимального контекста до текстового фрагмента или целого текста. Прагматический комический эффект публикации усиливается и посредством введения с нарушенной логической последовательностью, которая |
тода «имплицитного» постижения бытия, способность журналистского мышления к постижению истины. Инвективная функция данной фигуры определяется контекстом, компонентами которого являются содержащие их высказывания. Данное стилистическое средств в прагматическом плане является экспрессивным, поскольку обладает эмоциональным или оценочным перлокутивным действием. Ироническое отношение к острым социальным проблемам с логической точки зрения выступает как парадоксальное. Парадоксальность указывает на возможность постижения актуальной социальной проблематики с рациональных позиций. На речевом уровне это выражается в том, что при реализации иронии нейтральные в стилистическом отношении языковые средства приобретают экспрессивное значение. Например: «...На суде Антонина Игнатьевна держалась просто. Дескать, про то, что конопля запрещена для выращивания, она знать не знала, ведать не ведала... А занялась сам промыслом с одной целью приготовить из первосортного ганджибаса отвар для самолечения. А то остеохондроз и радикулит замучили...а на докторов денег нет...» (НКК, август, 2004, №221, с. 12); «...К слову, даже сами судьи, и наши герои У. и К., общаясь друг с другом, о председателе стараются не распространяться. Даже шепотом его имя лишний раз не произносят. Табу. Не дай Бог, кто донесет... И все. Кадык. Волчий билет» (КНК, июнь, 2004, №212, с.1). Отрицательное утверждение в иронии присутствует как подразумеваемое, а не высказанное. Сама по себе ирония не обладает дискредитирующим характером, однако в контексте газетной публикации, написанной в критическом ключе, она «подпитывает» текст имплицитной негативной коннотацией, служит средством изображения отрицательного речевого портрета оппонента, что свидетельствует о проявлении эмоционально-волевого иронического начала творческого метода пишущей личности. 104 Эмоционально-оценочные смыслы, ориентированные на внутренний мир объекта текста, равно как и авторские оценки, выражены при этом имплицитно, незримо. Вторжение авторской точки зрения и оценочной позиции объектов текста в ход иронического повествования осуществляется самыми разными способами развертывания оценочных средств в тексте: от минимального контекста до текстового фрагмента или целого текста. Подтверждается, что в основе эмоциональных понятий лежит оценка. Ее можно считать онтологическим свойством человека, который не может в своей познавательной деятельности не квалифицировать окружающий его мир. Человеческое сознание изначально пытается при освоении действительности, ее систематизации определить конкретный предмет, его признаки, всякое явление с точки зрения ряда общечеловеческих универсальных категорий (утилитарных, эстетических, моральных и т.п.). Человек квалифицирует фрагменты мира как полезные и бесполезные, хорошие и плохие, красивые и безобразные и т.д. Эмоциональный концепт отличается от эмоционального понятия тем, что он имеет более сложную смысловую структуру. Эмоциональный концепт это не только понятие, не только набор определенных когнитивных элементов, но и оценочные представления о самом понятии. Оязыковленный эмоциональный концепт, базирующийся на понятии, по мере "погружения” в культурное пространство конкретного этноса обрастает дополнительными вторичными признаками (образ, оценка). Жизнь слова как основного носителя эмоционального концепта детерминирована как экстралингвистическими факторами (строением культуры, особенностями исторического развития общества, его традициями, менталитетом конкретного этноса), так и собственно интралингвистическими факторами (напр., асимметрией языкового знака, тенденцией к единообразию определенных языковых парадигм, открытостью к заимствованиям и т.д.). Эмоциональные концепты есть лабильные, как правило, оязыковленные фрагменты концептуальной картины мира. Высокая плотность и разно105 гистров человеческого общения, социальная и стилистическая дифференциация языка (формирование функциональных стилей и речевых жанров) и заимствования. Прагматический комический эффект публикации усиливается и посредством введения с нарушенной логической последовательностью, которая подчеркивает тот факт, что языковая личность журналиста при критическом освещении событий как бы расщепляется на субъект критики и субъект наблюдения. Восприятие критических событий, таким образом, становится не связанным с индивидуальным опытом журналиста, является достоянием всех лиц, способных к восприятию: пишущий проигрывает ситуацию за себя и за Другого, что, по мнению первого, снимает с него ответственность за потенциально инвективный характер публикации. Происходит деструкция пишущего субъекта, «раскалывание» между двумя пространствами. Журналист при этом делает акцент на иронии как способе существования бытия, содержащем в равной степени как когнитивное (первое пространство), так и эмотивное (второе пространство) начало. Например: «Судью гусевского городского суда А.Н. Баркову простодушие пейзанки растрогало до слез. Так что с учетом престарелого возраста, состояния здоровья и глубокого раскаяния подсудимой ... влепила слуга Фемиды бабушке всего один год лишения свободы. Да и то условно» (НКК’ август, 2004, № 221, с. 12); «То ли рассказ про разбитую машину так ее впечатлил, то ли положительные характеристики и раскаяние Лебедевой... В общем влепила Ю., неподкупная слуга Фемиды, Елене Владимировне Лебедевой 2 года условно и отпустила на все четыре стороны...» (НКК, август, 2004, №222, с. 16). Ирония в этих случаях можно охарактеризовать как противоречие между видимостью и реальностью, которое раскрывается в процессе субъектив107 |