Проверяемый текст
Агапов О. Д. Герменевтический и феноменологический подходы к пониманию интерпретации // Вестник ТИСБИ. 2003. No 3. С. 125.
[стр. 110]

языка.
Это взаимосвязанные и нерасторжимые «измерения» языка, позволяющие развернуться и существовать ему как некой «плотности», смешивающей и сочленяющей все сферы сущего: детонация дает возможность соотнесения с реальностью, манифестация с субъектом, а сигнификация с миром идеального
(см.
Витгенштейн JI.
Мысли о философии // Путь в философию.
Антология.
М., 2001, с.
253).
Во второй половине XX века большое значение для развития теории и практики интерпретации сыграли работы Э.Бетти, П.Рикера, Рорти, О.Апеля, Х.Липпса.
В частности, итальянский философ Э.Бетти отошел от онтологического рассмотрения процедуры интерпретации и попытался выработать каноны интерпретации, способные ограничить в гуманитарном познании произвол «субъективности».
В итоге своих исследований он сформулировал три принципа интерпретации: принцип автономности объекта (объект интерпретации обладает имманентной логикой существования); принцип когерентности значения (смысл объекта интерпретации проявляется через воспроизведение целостности его внутренних связей); правило актуальности значения (реконструируемое целое подлежит включению в интеллектуальный горизонт интерпретатора)
(см.
191; 192; 193).
Таким образом, понимание текста триадический процесс, включающий в себя следующие этапы: рекогнитивный (узнавание); репродуктивный (воспроизведение); нормативный (применение).
Герменевтическая концепция французского философа П.Рикера опирается на его концепцию человека, в которой он творчески попытался объединить разработки «философии жизни», экзистенциализма, феноменологии, психоанализа
(см.
192, 352).
Фундаментальным началом его теории является понятие личности, поскольку именно она представляет собой место рождения значений, дающих начало и смысл миру человеческой культуры.
Для него
[стр. 1]

ГЕРМЕНЕВТИЧЕСКИЙ И ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОДЫ К ПОНИМАНИЮ ИНТЕРПРЕТАЦИИ О.Д.
Агапов, к.фил.н Герменевтика как теория, практика и искусство интерпретации зародилась еще в античности и рассматривалась как практика, дающая человеку понимание явлений природы и общества.
В Древней Греции интерпретация не ограничивалась только толкованием текстов, она была истолкованием мира в целом.
Это, в первую очередь, связано с тем, что в античном сознании были сильно развиты не только рациональные, но и мифологические аспекты видения мира.
Мифологическое восприятие мира не проводит резкой разграничивающей линии между природным и социальным миром, рассматривает человека в контексте природы.
В дальнейшем мифологические черты «вымываются», трансформируются в сознании человека в философские или религиозные представления.
Человек теряет былую слитность с природой, он сам как бы «рассыпается» на тело и душу.
В переводе с латыни понятие «интерпретация» означает «объяснение, истолкование».
Эквивалентом, синонимом этого понятия на греческом языке является термин «герменевтика» или искусство изложения, систематическое учение об истолковании философских сочинений, юридических документов и произведений искусства, любая смыслосозидательная деятельность человека.
Однако уже в Древней Греции и Риме интерпретация понималась по-разному.
Во-первых, она рассматривалась как определенного вида традиция «заменять имена чужих богов именами своих собственных, идентифицируя при этом их носителей.
Предпосылкой этому было совпадение в значительной мере функций соответствующих божеств.
Так, например, греки использовали имя Зевса для обозначения египетского Амона, Афродиты для Астарты и Исиды.
Особенно широко подобная практика была распространена в эллинистический период античной истории (III в.
до н.э.
V в.
н.э.).
Походы Александра Македонского, а также в последующем римских императоров существенно расширили пределы средиземноморской, греко-римской ойкумены, включили в состав сначала империи Македонского, а затем и Римской империи, народы Востока.
Потребность в эффективном государственном управлении, социокультурных и экономических отношениях в рамках обширной империи поставила на «повестку» дня унификацию и идентификацию богов и мифов, культов и ритуалов.
Именно процедура интерпретации выступила основой для таких историко-культурных явлений поздней античной истории, как 1) синкретизм смешение идей и образов различных религий; 2) гностицизм религиозное сектантское учение, в котором восточное понимание мира соединялось с эллинистическим.
Итак, первое «лицо» интерпретации в античности религиозно-мистическое.
Наравне с таким пониманием существовало и другое, второе «лицо», рационально-логическое, направленное не на постижение некой тайны, а на познание мира таким, каким на самом деле он является, на выявление его сущности.
Эта традиция восходит к философскому осмыслению, к Платону и Аристотелю.
В-третьих, широкое применение в Древней Греции имели не только мировоззренческие формы интерпретации, но и практические, связанные с повседневными заботами о «хлебе насущном».
Одним из таких проявлений являлась юридическая интерпретация, «истолкование писем, правовых источников и применение их юристами при разъяснении разбираемого судебного дела».
К этому виду относится и литературная интерпретация.
«Уже в то время появляется необходимость истолкования древних текстов, в частности поэм Гомера.
Язык национального учителя греков становится непонятным для его потомков».
Литературное истолкование было, скорее, искусством, эмпирическим навыком (герменевтикой), чем наукой, представляя собой совокупность филологических приемов, способствующих нахождению ошибок в грамматах и исправлению их, умению читать, истолковывать и оценивать рукописи с литературной, художественной и эстетической точек зрения1.
Таким образом, как видно из приведенных примеров, интерпретация в различных ее проявлениях широко распространенное явление в культуре Древней Греции и Рима, вплетенное в жизнедеятельность античного общества.
В средние века герменевтика приобрела вид экзегезы толкования Священного Писания и сочинений святых отцов церкви.
Большое влияние на формирование библейской экзегезы оказал Аврелий Августин, который видел в интерпретации правило для нахождения подлинного смысла Библии и способ правильной передачи его массам верующих.
Для культуры средневековья характерен культ книги (текста), в первую очередь, Библии, и содержащегося в нем слова божественного откровения, записанного апостолами.
Весь мир, в том числе и природа, вторичен по отношению к слову Божьему.
Природа есть символическое бытие, форма выражения (причем самая низкая) божественного откровения, его воли и творческой мощи.
«Книга Природы» по сравнению с Библией явление второстепенное.
Лишь в период Возрождения мало-помалу утверждается идея о равноценности Священного Писания и Природы.
Ярким свидетельством тому являются работы Н.Кузанского с их пафосом пантеизма.
В эпоху Возрождения герменевтика стала восприниматься как искусство перевода античных текстов на живой национальный язык, все более приобретая светский характер.
Определенный вклад в становление теории интерпретации внесла Реформация.
Герменевтика как искусство интерпретации оказалась в XVI веке жестко связанной с социальной практикой.
Признание источником веры Священного Писания, объявление принципа священства всех верующих, введение богослужения на родном языке верующих, обоснование спасения личной верой, переводы Библии на национальные языки все эти моменты требовали новых принципов истолкования и критики библейских текстов в соответствии с новыми социальными запросами.
Естественно-научная революция XVII века изменила понимание интерпретации, в первую очередь, приспособила ее для познания природных процессов и явлений.
Как отмечают А.П.
Огурцов и Б.Г.
Юдин, герменевтика во многом способствовала и определила путь построения объектов естественных наук, задала им объяснительную схему и подход к определению статуса природных объектов.
Прежде всего представители естественно-научного «поворота» выдвинули модель «Природы как Текста», метафору «Книги Природы», тем самым определяя цель научного знания как раскрытие смысла, зашифрованного в Тексте Природы.
Причем изначально предполагалось, что скрытый в природе смысл интеллигибелен, прозрачен для человека, который должен приложить для этого подобающие усилия.
Истолкование природы как книги позволяло искать в объектах природы интеллектуальное начало и смысл.
Задача познания природных процессов была, таким образом, четко определена как раскрытие плана их творения, замысла Творца, закона, выражающего его разум и волю2.
Для философов и ученых XV-XVI веков Н.Кузанского, Г.Галилея, Д.Бруно выражение «Книга Природы» было аналогом Священной книги, запечатлевшей Слово Божье, Библии.
Природа, полагали они, является символической формой бытия, одной из низших (темных и непрозрачных) форм божестственного откровения.
В XVII веке же утверждается идея о существовании двух священных книг Библии и Природы.
Так, Ф.Бэкон замечает, что Бог «дал нам две книги: книгу Писания, в которой раскрывается воля Божья, а затем книгу природы, раскрывающую его могущество»3.
Вслед за разделением Библии и Природы происходит идентификация языков каждой сферы.
Для Галилея этим языком стала математика.
Как только установились структура, нормы и формы естественно-научного познания, герменевтика как проблема понимания и интерпретации уходит на второй план, становится неким спорадическим явлением, используемым в момент постановки проблемы и перевода понятий языка одной теории на другой.
Классический идеал рациональности опирался на представление об абсолютном наблюдателе, некоем чистом сознании, находящемся над изучаемыми естественными процессами.
Наиболее полное и четкое выражение этот идеал получил в позитивизме.
Объяснение становится главным методом науки.
Положение начинает меняться в начале ХХ века, когда с возникновением теории относительности и квантовой механики выявляется ограниченность классического естествознания, когда, в частности, приходится переосмысливать место и функции субъекта в познавательном процессе.
Так, в современной методологии науки есть четкое осознание того, что субъект познания находится не над изучаемым им миром, а «погружен» в него.
Познание же во многом обусловлено социокультурными ценностями.
Дальнейшее развитие герменевтика получила в начале XIX века, возникнув из «сплава» экзегезы, филологии и юриспруденции.
Создателем, духовным «отцом» теории интерпретации выступил немецкий философ и теолог, филолог Фридрих Шлейермахер (1768-1834 гг.), для которого интерпретация это искусство понимания чужой речи с целью правильного сообщения другим отраженного в мыслях интерпретатора содержания.
Поэтому изначальным предметом герменевтики являются тексты, прежде всего литературные, отделенные от интерпретатора культурной, языковой, исторической и временной дистанцией.
Текст это «застывшая» речь, и чтобы его постичь, мы должны создать абстрактную ситуацию диалога между интерпретатором и интерпретируемым предметом.
Понимание текста имеет объективную и субъективную стороны.
Выражением объективной стороны понимания является грамматическая, субъективной психологическая интерпретация.
Понимание есть взаимобытие этих двух моментов.
Выявив две стороны в процессе познания текста, Шлейермахер одновременно выявил и четыре способа истолкования произведения: объективно-исторический, объективно-дивинаторский, субъективно-исторический и субъективно-дивинаторский.
Сущность этого разделения заключается в том, что Шлейермахер был одним из первых, кто осознал явление историзма и попытался в своей методологии учесть фактор изменения и временного отстояния, а также влияния на интерпретатора социокультурных установок его эпохи.
Шлейермахер сформулировал основную цель герменевтического метода: «Понять автора и его труд лучше, чем он его понимал».
Им также были выявлены основные принципы и методы герменевтического анализа: диалогичности гуманитарного мышления; единства грамматической и психологической интерпретаций; диалектики взаимодействия части и целого при понимании текстов; зависимости понимания от знания внутренней и внешней жизни автора произведения; сотворчества (конгениальности) автора и интерпретатора; перевода интерпретатором бессознательного пласта из жизни автора в план знания; метод построения интерпретирующих гипотез, основывающихся на предварительном понимании.
Оценивая концепцию Шлейермахера, следует отметить, что она, в сущности, носила не философский, а узкий, филологический характер, то есть, была больше методом работы исследователя с литературными текстами4.
В рамках западной философии линию развития герменевтической проблематики в направлении превращения ее из конкретно-научной методологической концепции в общенаучную философскую дисциплину продолжил В.Дильтей (1833-1911 гг.).
В.
Дильтей подразделил всю сферу научного познания на две области наук о природе и наук о духе.
Указанные два класса наук отличаются друг от друга по предмету и специфике методов исследования.
Это разделение во многом носило относительный характер.
Дильтей весьма диалектично понимал соотношение методов гуманитарных и естественных наук.
В первую очередь, это обусловлено тем, что мир природы и духа тесно связаны друг с другом.
Природа является фактором, условием и моментом деятельности человеческого духа, жестко определяя жизнь человека.
И в то же время человек оказывает обратное влияние на природу, изменяя природный мир и себя как часть этого мира.
Во-вторых, важным для него было не загонять «науки о духе в теснину обязательных абстрактных закономерностей по аналогии с естествознанием»5 .
Дильтей имел право на такую осторожность, потому что в ХIХ в.
предпринималось несколько весьма неоднозначных попыток изучения общества и человека с точки зрения физики (О.Конт), биологии (Г.Спенсер, Н.Я.
Данилевский).
Хотя Дильтей и выдвигает задачу преодоления физикализма и биологизма в рассмотрении общества, он все же остается сыном своего времени, предлагая в качестве основания наук о духе психологию науку, предмет которой человек сочетает в себе качества природного, самоочевидного мира (психика) и мира духовного (сознание).
Дильтей выделяет два вида психологии: объясняющую и описательную.
Объясняющая психология изучает внутренний мир человека, опираясь на внешний опыт и на выдвижение абстрактных гипотетических схем, неспособных давать достоверных знаний.
Главный недостаток такой психологии состоит в изучении психологических свойств индивида вне контекста его общественной жизни и духовно-материальных предпосылок, ее формирующих.
Описательная психология в противовес объясняющей опирается в исследованиях человека на его внутренний мир, который мы должны понять, а не объяснять.
Общество и его развитие понимаются, исходя из собственного духовного опыта, так как члены общества похожи друг на друга.
Основа такого «родства» единство человеческой души.
Идеи В.Дильтея получили дальнейшее развитие в работах М.Вебера, Г.Зиммеля и многих других, но настоящий переворот в понимании проблемы интерпретации произвели работы немецкого философа М.Хайдеггера.
«Нововведения» М.Хайдеггера, главным образом, заключаются в том, что он, во-первых, перевел процедуру интерпретации и понимания из области гносеологии в область онтологии и, во-вторых, в том, что он выявил в процедуре интерпретации структуру предпонимания.
Его ученик и последователь Гадамер, указывая на этот разрыв в теории и практике герменевтики «до и после» М.Хайдеггера, пишет: «традиционное самопонимание герменевтики основывалось на представлении о ней как о «теории искусства понимания», тогда как «Хайдеггер обращался к проблематике исторической герменевтики и критике лишь затем, чтобы, исходя из нее, раскрыть предструктуру понимания в онтологической перспективе»6.
Понимание для М.Хайдеггера есть первичный дериват первичного понимания, соконструирующего бытие здешности, способ бытия человека в мире, не сводящийся ни к искусству истолкования (Ф.Шлейермахер), ни к практике «оживления» (В.Дильтей), наполняющий абстрактные конструкции науки содержанием.
Интерпретация для Хайдеггера (а затем и для Гадамера) начинается с процедуры предпонимания: «тот, кто хочет понять текст, постоянно осуществляет набрасывание смысла.
Как только в тексте начинает проясняться какой-то смысл, он делает предварительный набросок всего текста в целом.
Но этот первый смысл проясняется, в свою очередь, лишь потому, что мы с самого начала читаем текст, ожидая найти в нем тот или иной определенный смысл»7.
Общим моментом для многих философов, связывающих решение специфически философских, социально-политических, экзистенциальных проблем с герменевтикой, является тот факт, что все они большое внимание, если не основное, уделяют вопросам языка.
«Язык это среда герменевтического опыта», под этим утверждением Гадамера могли бы расписаться многие из них.
Гадамер считает что, «язык это универсальная среда, в которой осуществляется само понимание, а способом этого осуществления является истолкование» и что «всякое понимание истолкование, а всякое истолкование развертывается в среде языка, который, с одной стороны, стремится выразить в словах сам предмет, с другой же является языком самого толкователя»8.
Язык представляет некое идеальное пространство, где осуществляется согласование всех сфер сущего, где они событийствуют, получают свой «голос».
Именно в сфере, образуемой языком, закрепляются и фиксируются смыслы, соединяющие и конституирующие бытие.
Язык проявляет себя преимущественно через предложение (суждение), поскольку оно выражает смысл, репрезентируя собой некий предмет, явление или процесс, давая ему возможность существовать для нас.
Только в предложении бытие начинает раскрываться для нас, а мы для бытия.
Безусловно, каждое понятие, каждое слово является, по выражению Л.Витгенштейна, «гнездом смыслов», но это «гнездо» всегда раскрывается в предложении, сплетающем и объективирующем три сферы понятия (объективность, субъективность, идея).
Иными словами, предложение детонирует, манифистирует и сигнифицирует бытие.
Вместе детонация, сигнификация и манифестация образуют пространство «со-бытия» языка.
Это взаимосвязанные и нерасторжимые «измерения» языка, позволяющие развернуться и существовать ему как некой «плотности», смешивающей и сочленяющей все сферы сущего: детонация дает возможность соотнесения с реальностью, манифестация с субъектом, а сигнификация с миром идеального.
Во второй половине ХХ века большое значение для развития теории и практики интерпретации сыграли работы Э.Бетти, П.Рикера, Рорти, О.Апеля, Х.Липпса.
В частности, итальянский философ Э.Бетти отошел от онтологического рассмотрения процедуры интерпретации и попытался выработать каноны интерпретации, способные ограничить в гуманитарном познании произвол «субъективности».
В итоге своих исследований он сформулировал три принципа интерпретации: принцип автономности объекта (объект интерпретации обладает имманентной логикой существования); принцип когерентности значения (смысл объекта интерпретации проявляется через воспроизведение целостности его внутренних связей); правило актуальности значения (реконструируемое целое подлежит включению в интеллектуальный горизонт интерпретатора).
Таким образом, понимание текста триадический процесс, включающий в себя следующие этапы: рекогнитивный (узнавание); репродуктивный (воспроизведение); нормативный (применение).
Герменевтическая концепция французского философа П.Рикера опирается на его концепцию человека, в которой он творчески попытался объединить разработки «философии жизни», экзистенциализма, феноменологии, психоанализа9.
Фундаментальным началом его теории является понятие личности, поскольку именно она представляет собой место рождения значений, дающих начало и смысл миру человеческой культуры.
Для него
интерпретация это способ бытия личности, регрессивно-прогрессивный метод, позволяющий ему диалектически осмыслять явления социальной реальности в единстве их трех временных измерений: прошлого, настоящего и будущего.
В основе личности лежит «изначальное влечение» человеческого «Я» к смыслу, которое оно находит в сублимированных формах формах культуры.
Пределом регрессии по Рикеру выступает «изначальная воля» субъекта к бытию, связанная, с осознанием и переживанием возможности небытия, поэтому первый шаг интерпретации это «археология» субъекта к его телеологии (сфера смысла), дающая движение в будущее.
Интерпретация, полагает Поль Рикер, не может не иметь эсхатологический характер.
Особый интерес в связи с проблемами теории интерпретации имеет концепция немецкого философа Ханса Липпса, изложенная им в работе «Исследования по герменевтической логике» (1938 г.).
По мнению Х.Липпса, герменевтическая логика не должна довольствоваться анализом готовых, ставших форм, а обращать пристальное внимание на исследовательские ситуации, которые отливаются в дальнейшем в слове.
Слово это логос, одновременно знак и мысль10.
Значение и понимание слова зависит от ситуации: «деловой» и «изначальной».
Слово это прорыв в существовании человека.
Подводя итоги развития герменевтики в Новое и Новейшее время, можно констатировать, что она представляет собой довольно разнородные течения в современной философии, объединенные языковой проблематикой.
В построениях представителей герменевтического направления имеется определенная «зацикленность» на проблеме языка, что, по существу, сужает проблему интерпретации до гносеологических, коммуникативных и, собственно, филологических проблем, тем самым умаляется понимание ее онтологического, личностного звучания.
Следующим весьма важным подходом к проблеме интерпретации является феноменологический подход, рассматривающий процедуру придания смысла как феномен сознания.
Становление и развитие феноменологии в XX в.
тесно связано с именами Ф.Брентано, Э.Гуссерля, А.Шютца, М.Мерло-Понти.
В советской философии идеи феноменологической школы в силу ряда политико-идеологических причин были развиты слабо, но все же были.
Интересные концепции сознания разработали А.Ф.
Лосев, М.К.
Мамардашвили, К.Р.
Мегрелидзе, В.В.
Молчанов, Л.Г.
Ионов, В.В.
Налимов, В.У.
Бабушкин.
Феноменология как философское направление это не отдельная, четко очерченная теория, а скорее совокупность достаточно разнородных, иногда даже противоречащих в чем-то друг другу взглядов, теорий и концепций.
Объединяющей идеей для многочисленных феноменологических теорий является положение Э.Гуссерля о необходимости рассматривать познание мира человеком как деятельность субъекта познания со своим сознанием.
Причем субъект познания обращается в процессе познания не к объектам окружающего мира, а структурам своего сознания, отражающим мир.
Внимание исследователя, по Гуссерлю, должно быть обращено не на сам предметный мир, а на те акты сознания, в которых предметный мир конституируется.
Таким образом, феноменология начинается с упразднения противоречия между бытием и сознанием, поскольку бытие представлено в сознании, а сознание существует аподиктически.
Для этого мир образов исчезает и остается только один мир интенциональных объектов.
Предмет следует лишить всяких эмпирических, теоретических и логических предикатов.
Это позволяет, по мысли Э.Гуссерля, найти сущность вещи: «Само дерево, вещь природы, не имеет ничего общего с воспринятостью дерева как таковой, каковая как смысл восприятия совершенно неотделима от соответствующего восприятия.
Само дерево может сгореть, разложиться на свои химические элементы и т.д.
Смысл же смысл этого восприятия, нечто неотделимое от его сущности, не может сгореть, в нем нет химических элементов, нет сил, нет реальных свойств»11.
Процесс интерпретации, с точки зрения феноменологии, это явление сознания, имеющее две формы выражения.
В первом случае это процесс мышления, определенное состояние сознания, направленное на придание смысла феноменам сознания, а во втором это результат мышления, структура сознания, текст, входящий в сферу сознания индивида.
В процессе интерпретации мышление носит предметный характер, оно интенционально направлено на объект, на то, что осмысляется.
«Прочтение» сознания зависит от установки субъекта познания, его познавательных целей и задач.
Но процедура интерпретации в феноменологическом ракурсе означает придание смысла не объектам окружающего человека мира, а уже имеющимся структурам сознания, отражающим явления и процессы объективной реальности, сложившимся ранее, в предыдущей познавательной деятельности.
Так, Л.Витгенштейн говорил о мышлении как оперировании со схемами (готовыми структурами сознания).
Схема «живет» в интерпретации.
«Мысль это символический процесс, и он длится также долго, как и его выражение, а мышление это интерпретация схемы»12.
Для интерпретации, как это показали А.М.
Пятигорский и М.К.
Мамардашвили, характерен «закон интерпретирования» «довольно обширная область явлений, где объект тождественен его интерпретации», когда снимается противопоставление между бытием и сознанием человека, между субъектом и объектом в процессе познания.
Понятия «объект» и «субъект» существуют как разные случаи интерпретации предыдущих состояний сознания, данные субъекту познания как знаки предыдущей деятельности мышления13.
«Сознание есть такой текст, который возникает актом чтения этого текста, который сам себя обозначает, отсылает к самому себе»14.
Интерпретация это «мысль о мысли», и не только в том плане, что одно сознание читает другое (представленное нам в обезличенной форме, в виде текста), но и в том, что сознание читает само себя, то есть в процессе мышления происходит переосмысление прежних результатов мышления (самосознание).
Познанный мир являет собой «картину мира», структуру сознания, способную к изменению, дополнению, образованию новых структур знания.
Так, М.К.
Мамардашвили считал, что «действенная мысль это бесконечно себя моделирующая действительность».
Таким образом, интерпретация это процесс «удержания» мысли и знания, это процесс постоянного возрождения мысли в ее проблематичности.
Еще одно важное понятие феноменологического дискурса «жизненный мир».
Вводя этот термин, Э.Гуссерль понимал под ним значимый для человека мир первоначальных допредикативных истин, очевидностей, конституируемых в деятельности человека, выступающий, как правило, анонимно и априорно по отношению к научному познанию.
Атрибутами «жизненного мира» являются: непосредственная очевидность, интуитивная достоверность его феноменов, понимаемых и принимаемых индивидом как таковые; субъективность; целостность, наличие единой и четкой смысловой архитектоники.
«Жизненный мир» это горизонт, определяющий активность человека в мире, его цели, проекты, интересы и выступающий мотивационно-психологической основой любого вида деятельности.
Понятие «жизненный мир» можно осмыслить как социокультурный фактор, оказывающий влияние на научно-познавательную деятельность.
Мир сознания ученого (человека вообще, но в контексте нашей работы ученого) представляет собой многоуровневое образование, имеющее ряд этажей, или структур сознания, которые мы можем обозначить весьма условно: это уровень «эпистемы», «парадигмы», «синтагмы».
«Эпистема» термин М.Фуко, обозначающий изменяющиеся структуры, «исторические априори», определяющие условия и возможности образования сознания и культуры в конкретный исторический период.
Эпистема, иными словами, это общественное сознание эпохи, взятое с формально-логической стороны, задающее соотношение «слова» и «вещи», а в конечном итоге человека и мира15.
«Парадигма» понятие философии и методологии науки, введенное американским философом и историком науки Т.Куном в работе «Структура научных революций» для обозначения структур сознания, характерных для представителей научных дисциплин в определенный исторический период 16.
«Синтагма» (от греч.
«вместе построенное, соединенное») термин, предложенный А.И.
Ракитовым для обозначения индивидуальных черт мышления, складывающихся у человека в процессе познания определенных сфер действительности.
Это «совокупность понятий и представлений, обладающих более или менее устойчивыми смыслами и значениями, приспособленными для отражения той или иной сферы» 17.
Все выделенные уровни сознания взаимосвязаны между собой, дополняют друг друга.
Эпистема и парадигма являются коллективным, общественным выражением познавательных процедур, освоенных человеком, они могут быть сведены к некоторым основным положениям, которые в различной вариативности свойственны всем.
В этом заключается тождественность названных структур сознания.
Но есть и различия: парадигма описывает внутринаучные регулятивы (основной критерий истина), а эпистема выявляет культурно-исторический срез познавательной установки, свойственной целой эпохе.
Синтагма, в свою очередь, представляет собой слепок с «парадигмы», копию, отражающую меру перенимания методологического опыта мышления эпохи конкретным индивидом.
«Жизненный мир» это основание, ценностно-смысловая опора (у М.Хайдеггера «постав») человека в процессе жизнедеятельности.
Таким образом, в процессе интерпретации образуется герменевтическое поле диалога между прошлым и настоящим, имеющее свое пространство и время, являющееся местом «со-существования // событийствования», «точкой одновременности», позволяющей нам соприсутствовать с Платоном, Декартом, Буддой, понять их.
Какая же из выделенных концепций «высвечивает» сущностную природу интерпретации? Сказать, что герменевтический или феноменологический подходы это неверно, не сказать ничего.
В каждом из этих направлений можно выделить принципы, определяющие исходные установки в познании, условия и способы рассмотрения.
Подобные определяющие принципы являются одновременно и необходимым условием познания, и границей, задающей горизонт рассмотрения исследовательской проблемы18.
Механическое «сведение» результатов каждого из проанализированных философских направлений воедино создает «раздерганную» картину процесса интерпретации, которая, будучи процессом духовной жизни человека, представляет некое единство и не редуцируется полностью до логических, грамматических, методологических и иных своих составляющих.
Интерпретация порождается, становится в самом акте мышления, в самом акте интерпретирования.
Методологическая «расшивка» интерпретации это ключ к мышлению, к овладению навыками мышления, но не само мышление.
Последнее слово в этом случае всегда за человеком.
Обозначенная выше ограниченность феноменологического и герменевтического подходов к проблеме интерпретации оборачивается плюсом при их слиянии.
Объединяющим понятием герменевтического и феноменологического методов является понятие «текст»: В герменевтике «текст» это определенный письменный источник (письменная фиксация звуковой речи, которой присущи смысл, значение, ценность), первичная данность (реальность) и исходная точка всякой гуманитарной дисциплины (М.М.
Бахтин).
В феноменологии это содержание и сама структура сознания, фундаментальное образование, позволяющее мыслить об объектах, попадающих в центр изучения.
С текста и в первом, и во втором случаях начинается процедура смыслообразования.
Именно текст выступает для герменевтика как знак прошедшей эпохи, а для феноменолога как знак, «метка» прошедшей, свершившейся когда-то процедуры мышления, оставившей после себя понятия и образы.
И феноменологическому, и герменевтическому тексту присущи некоторые общие, «родовые» признаки (знаковость, структурность, тематическое единство, интерсубъективный языковой характер).
Любой текст (литературный или сознания) всегда обусловлен контекстом системой непрерывных отношений, закрепленных в сознании как предпосылки понимания текста, причем в каждый момент этого интеллектуального процесса динамически изменяющееся проблемное поле сознания имеет иерархически структурированную организацию.
Интерпретация работает в маятниковом режиме от текста к контексту и наоборот.
Человек не просто понимает текст, он понимает через текст и посредством текста самого себя.
Сознание «другого» в герменевтическом рассмотрении скрыто в тексте, его нужно найти путем «археологических раскопок», редукции, расщеплении внешне данного текста до мельчайших его составляющих.
Результатом этой операции является выяснение «самоочевидных» частей текста, которые, как предполагается, отражают в себе смысл всего текста.
Выявленный смысл части лишь зацепка для понимания целого.
Затем, как правило, необходим переход на теоретический уровень.
Именно в точке перехода от эмпирии к теории скрещиваются пути герменевтики и феноменологии.
Герменевтика текста, раскрытие составляющих его частей, может быть рассмотрена как перевод фактов текста в факты сознания, без которого понимание текста невозможно.
Краткий историко-философский анализ, проведенный нами в данной статье, требует определенного осмысления динамики развития теории интерпретации за все время ее существования.
Рассматривая историю интерпретации ретроспективно-невольно задаешься вопросом: почему интерпретация как теория и практика придания смысла имеет в одни исторические периоды доминирующее значение (среди них IV-II вв.
до н.э., II-VII вв., XIV-XVI вв., XIX-XX вв.), а в другие отходит на второй план? Как видно из приведенного выше исторического экскурса, становление и развитие интерпретационных методик и концепций совпадают с социокультурными событиями (утверждение эллинистического мировоззрения, конституирование христианства, возрождение антропоцентрического гуманизма, время «переоценки ценностей»), оказавшимися во многом «судьбоносными» для определенного народа, религии, европейской цивилизации в целом.
Таким образом, можно утверждать, что проблема понимания и интерпретации возникает всегда там и тогда, где происходят смена определенных, устоявшихся взглядов на мир, изменение теоретико-методологических стандартов и ценностей.
Причем в данном контексте следует учитывать, что речь идет о серьезных концептуальных изменениях, а не о незначительных поправках, которые не выходят за рамки парадигмы.
В «переходное» время становится особенно актуальной потребность выработки определенного, более или менее конкретного мировоззрения, корпуса знаний, имеющего легитимность в глазах многих социальных сил и слоев населения.
Современный «выход» проблемы понимания на первый план является свидетельством социальных трансформаций, некой разомкнутости общественной жизни, нарушения культурно-исторической преемственности, ощущения частичности ущербности, и отсюда потребности приобщения целостности.
Иными словами, интерпретация рождается в герменевтическом поле проблемы, существует в режиме вопросно-ответных циклов.
Поле проблемы это поле жизни, выхваченное рациональным, интенционально устремленным взглядом, поле экзистирующего социально-исторического субъекта, поле бытийствования человека.
Сноски

[Back]